на следующий день явился с отрядом полицейских. Те арестовали хозяина и его банду и обыскали дом, вывалив на стол перед понятыми весь шулерский арсенал: колоды крапленых карт, парафин для загибания углов, особые шулерские перстни, зеркальные табакерки…
Игорный притон "Король бубен" был опечатан, Отто Шульман и его сообщники — отданы под суд и впоследствии сосланы на каторгу.
Выслушав рассказ Блудова, Державин неожиданно спросил:
— А как звали того экспедитора, что раскрыл банду?
— Запамятовал… кажется, Николай.
Державин вздрогнул и провел рукой по лицу.
— Что с тобой, брат? — забеспокоился Блудов.
— Так, ничего. Скажи, а каков собой этот Николай?
— Обыкновенный… Молодой, но гордый. По всему видно, что не глупец… А! Вспомнил фамилию: Звонарев.
— Это он!
— Да кто — он?
Державин только махнул рукой, сослался на усталость и отправился спать. Но заснуть долго не мог, все ворочался и размышлял. В ушах звучали слова Николая, сказанные когда-то в трактире: "Верьте в себя! Ваши творения станут известны всей России!"
"А если он прав? — мелькнуло в голове. — Быть может, стоит показать свои вирши настоящим ценителям? Друзья — не в счет… Они рады всему, что бы я ни нацарапал…"
И в тот момент в мозгу внезапно стукнуло: граф Шувалов! Быть может, он еще помнит казанского гимназиста, которого когда-то отметил и наградил?
***
Московский университет в те времена располагался на Красной площади, в бывшем здании Главной аптеки, отстроенном заново. Сидя в уютном кабинете с окнами на заснеженный собор Василия Блаженного, Иван Иванович Шувалов, давний покровитель прославленного учебного заведения, рассматривал прошения и подписывал бумаги, которые ему подносил старый худой секретарь. Иногда в кабинет заходили профессора и преподаватели, одетые в университетскую форму: красные камзолы с синей отделкой, белые панталоны и черные башмаки. Шувалов с ними беседовал, выясняя интересующие его вопросы, а под конец всегда спрашивал о семье:
— Ну как сноха? Не родила еще?
— Слава Богу, ваше сиятельство, внук у меня! В воскресенье покорно просим на крестины!
— Благодарствуйте, мои вам поздравления!
В ту пору Шувалову минуло сорок пять лет. Несмотря на то что при дворе и в университете все величали его "сиятельством", он не был графом. Когда-то, еще в царствование императрицы Елизаветы Петровны, был составлен проект указа о жаловании Ивану Шувалову графского титула, должности в Сенате и десяти тысяч крепостных душ. Прежде, чем поставить подпись, императрица позвала своего фаворита и дала ему прочитать указ. Недолго думая, Шувалов преклонил колено и спросил позволения обратиться с просьбой.
— К чему церемонии, Иван Иванович? — улыбнулась Елизавета. — Если что еще надобно — проси, ни в чем тебе отказа не будет!
— Государыня! Дозвольте мне собственными руками сжечь сию бумагу!
Тщательно подведенные брови Елизаветы приподнялись от удивления.
— Полно, голубчик! В своем ли ты уме? Отродясь не видывала эдакого… гм… беспорочного подданного.
— Ваше величество, пороков у меня немало, но точно нет двух: тщеславия и корысти. Не лишайте меня счастья служить вам по чести и совести.
Императрица не расставалась со своим любимцем. Он был произведен в камер-юнкеры, потом стал ее камергером и жил во дворце на всем готовом. Красивый и обходительный, всегда элегантно и модно одетый, он стал отрадой и утешением стареющей Елизаветы Петровны.
Иногда Шувалову все-таки приходилось пользоваться своим особым положением, чтобы осуществить некоторые планы. Вместе с Ломоносовым он основал Московский университет и несколько гимназий: в Петербурге, Москве и Казани. Открыл первый в России общедоступный театр и дал жизнь любимейшему своему детищу — Академии художеств, которой подарил собственную коллекцию картин великих художников Возрождения — основу будущего Эрмитажа.
Но более всего он любил заниматься поиском и выращиванием талантов. Однажды, проходя по анфиладе Зимнего дворца, он заметил примостившегося в углу молодого истопника, который что-то вырезывал по камню. Он подошел, взглянул и ахнул. Это была неземной красоты камея, изображавшая лик императрицы. Он купил камею и отнес ее Елизавете Петровне. Та ласково улыбнулась.
— Хороша вещица! Чем тебя отблагодарить за нее, друг мой?
— Государыня, велите зачислить ее автора в Академию художеств, дабы он мог совершенствовать свой талант.
Истопника отправили учиться. Через несколько лет мир узнал Федота Ивановича Шубина — великого русского скульптора.
Покровительству Шувалова были обязаны многие поэты, художники, актеры… У него было какое-то утонченное чутье на талантливых людей. Ради них он был готов бить челом государыне, выпрашивая стипендии, оплату жилья и учебы… А для себя никогда не просил ничего.
Незадолго до своей смерти Елизавета Петровна вручила своему любимцу прощальный подарок — чек на миллион рублей. Не считая себя вправе воспользоваться такими огромными деньгами, Шувалов отдал чек новому императору, Петру Ш. "Каков простак!" — рассмеялся Петр Федорович, когда за Шуваловым закрылась дверь.
После дворцового переворота Шувалов по мере сил продолжал покровительствовать талантливым людям. Но творить добрые дела становилось все труднее. Новая государыня — Екатерина Алексеевна — не жаловала елизаветинского вельможу…
***
Одно из прошений, написанное каллиграфическим почерком, привлекло внимание мецената. Он взглянул на подпись внизу: "Гавриил Державин". Звучная фамилия! Где-то он уже ее слышал? Вскрыв конверт, Шувалов прочитал просьбу об аудиенции и задумался.
В памяти всплыло событие десятилетней давности. Давний приятель, директор Казанской гимназии Михаил Иванович Веревкин однажды прислал ему гигантскую карту древней Булгарии, выполненную его воспитанниками, среди которых особо отличился Гавриил Державин. Никогда в жизни Шувалов не видел ничего подобного! На карту были нанесены не только леса, озера и реки, но и места былых сражений, рисунки древних воинов во всей амуниции, татарские погребальные курганы и очертания крепостных стен… Рукотворное чудо было тотчас передано университетским профессорам. В Казань полетел курьер с приказом наградить всех, кто работал над картой, а Державина — по окончании гимназии зачислить в Петербургский инженерный корпус.
Все это мгновенно пронеслось в памяти Ивана Шувалова, и он не раздумывая потряс серебряным колокольчиком, вызвав секретаря.
— Где податель сего письма?
— В приемной дожидается, ваше сиятельство.
— Просите!
***
Тем временем жизнь в Зимнем дворце шла своим чередом. Екатерина Алексеевна обычно просыпалась в пять утра. Сама надевала простое удобное платье, пила кофе и отправлялась в рабочий кабинет. Ей нравились тихие предрассветные часы, и она не видела ничего дурного в том, чтобы, не будя слуг, самой приготовить кофе или подбросить дрова в камин. Работу она считала нормальным состоянием человека.
Государственная служба — встречи с министрами, статс-секретарями и послами — начиналась позже, в 10 часов. А ранним утром она любила читать и писать письма французским просветителям — Вольтеру, Дидро и Монтескье. Иногда сочиняла сказки, комические рассказы и пьесы, по которым потом ставились
