ведь, что подсадит или в кошку, или в птицу. Второе, конечно, лучше, хотя бы по городу можно стремглав летать. И на тебе — голубь, сизый, с перебитым крылом. Рана давно затянулась, но под перьями осталась выпуклая толстая полоса, бледно-розовая, кривая.
Даша сидела внутри голубя на козырьке балкона, на пятом этаже. Она оглянулась по сторонам и поняла, что очутилась в третьем микрорайоне: вон там, справа, памятник воинам-интернационалистам, а чуть дальше по аллее расползся огромный строительный магазин, серый, с алыми огромными вывесками, Даша там обои в прихожую покупала. Обои… Нет у нее больше ни прихожей, ни обоев.
Ни жизни.
Рядом мялись два других голубя, один из них белый, с пушистыми толстыми лапками. Оба глупо таращились на Дашу, курлыкали встревожено, но она не знала, может ли с ними поговорить, не понимала их гортанного языка. Хохотнула безмолвно — да уж, до бесед с голубями только рукой подать…
— Ребятки, не бойтесь, я почти своя, — из клюва вырвалось лишь тихое курлыканье, и Даша загоготала.
Голуби-соседи таращились на нее все такими же выпученными желто-янтарными глазами, так что она и не поняла даже, разобрали ли они хоть что-нибудь в ее клекоте. Пятый этаж, под окнами — щербатый бледный асфальт и чахлые березки в автомобильных шинах. Даша приподняла крылья, попробовала ими взмахнуть — а получится ли у нее взлететь? Да, ее душу подсадили в обычного облезлого голубя, но если ей не удалось пообщаться с сородичами, то где гарантии, что она не разобьется об асфальт? Вторая смерть, конечно, пугала не так сильно, но жалко ведь голубиную тушку, он-то тут причем?
Да и второй раз этот недовольный младенец вряд ли отправит Дашу на землю, так что надо осторожно.
Она пробежала по карнизу вперед-назад, махая крыльями, как полоумная, но все равно не поняла, сможет ли взлететь. Два других голубя забились в угол и испуганно приникли друг к другу, Даше их стало жалко — сидели себе на козырьке, общались с товарищем, а потом р-раз — и вот уже в нем сидит неведомая сорокалетняя тетка. Есть от чего поехать кукухой.
Кукухой. Голубям.
Она снова захихикала, но смех вышел жалким, истеричным.
Это же просто сон, да? Ее совсем скоро разбудит неугомонный будильник, Даша придет в школу и обязательно расскажет пяташам про свои фантасмагоричные сны, вот они похохочут! Даша давно поняла, что если она и вправду хочет стать для учеников другом, если хочет добиться их искренней любви, ей надо делиться с ними личным, рассказывать интригующие небольшие истории и не корчить из себя надменную училку.
Правда, ее теперь слушали меньше остальных, чаще баловались на уроках, да и успеваемость поползла вниз…
Зато Дашу любили.
Устав бояться, она отошла для разбегу, постояла, глядя на голубиных друзей, и крикнула им:
— Ну, с богом!
А потом прыгнула с карниза.
Она летела. Крылья двигались будто сами собой — голубиное тело знало, как парить над городом и без ее жалких советов. Даша взмыла под купол высокого неба, ощущая в голове пьянящий восторг, сделала круг над девятиэтажками — это было просто потрясающе. Мягкий пух облаков размывался перед глазами, Даша не могла оторваться от далекого голубоватого блеска оконных стекол и людей-муравьишек, спешащих по делам… Она щурилась от теплого ветра, прислушивалась к гудящему сотнями тысяч звуков микрорайону, вдыхала тонкие ароматы выпечки, прогретого дерева и раскаленного асфальта. Ей захотелось остаться жить внутри голубя, улететь к мелкой речке Белоглинке, где она маленькой разрезала ногу толстым осколком от бутылки, где впервые поцеловалась с будущим бывшим мужем, где…
Где прошло почти все ее детство.
Долететь до песчаных карьеров, полюбоваться, как сырой желтый песок водопадами смывается в голубое мутное озеро. Промчаться над сосенками, заметить каждую смоляную шишку на вершине. Поклевать немного крупы, распробовать чуть затхлое пшено — на небесах вкусы тоже были, но уж слишком ненастоящие. Никакой горечи или кислинки, никаких подгорелых боков у пирожных или безвкусных восковых помидоров.
Там хорошо, конечно.
Но разве же это жизнь?
Даша с трудом вспомнила, где притаился невзрачный бледно-серый морг — на выезде из города, за мебельной фабрикой и вросшими в землю гаражами. Синяя табличка «бюро судебно-медицинской экспертизы», распахнутые форточки, слабый запах формалина. На скамейке сидели бледные люди в черных платках и молчали, дожидаясь свидетельства о смерти.
Хорошо, что среди них нет мамы. Увидеть ее здесь… Это чересчур.
Покружив над моргом, Даша нашла подходящее окно и уселась на ветку напротив. Откуда-то с разросшихся тополей мигом заорала ворона — закаркала противно, блеюще, и Даше захотелось послать ее куда подальше.
Правда что ли, послать?.. Надо же, будь Даша живой, то поспешила бы уйти отсюда, чтобы не тревожить ворону понапрасну, а теперь злится на этот сиплый крик.
Значит, смерть и вправду меняет людей.
В секционном зале шумела вода, негромко и серо переговаривались люди. Даша мялась на ветке, побаиваясь заглянуть в зал — там же мертвые тела, там вонь и гниль, разве нормальный, не привыкший к такому человек выдержит?.. Она боялась малейшего вида крови: стоило порезать палец широким кухонным ножом и сунуть ранку под воду, как в глазах тут же мутилось от вида багрово-алой полосы.
А тут трупы.
Сама же просила посмотреть, ненормальная. Любуйся теперь голубиными глазами, наслаждайся.
Стекла в секционном зале были матовыми, пыльными, между рамами в довесок воткнули еще и витые черные решетки, а вот форточки затемнять не стали, и через них все прекрасно было видно. Человек не допрыгнет, не дотянется, а вот голубю… Даша подобралась по веточке поближе, заглянула в мрачный зал.
Хм, не так все и плохо. Стены серо-коричневые, в полосах-разводах под мрамор, стальные столы с серебристым отливом притягивают взгляд. Над каждым столом — тусклый светильник с гудящими лампами, потолок зарос большими хлопьями побелки. Белые трубы, подводящие холодную воду, маслянистые черные шланги, влажный пол… Гнилью не пахнет, а может, это просто голубиное обоняние бережет ее от напрасных тревог. Люди, невысокие и широкоплечие, с серыми всклокоченными волосами и усталыми лицами, неспешно трудятся над столами — обычные такие дядьки, хоть грузчиками могли бы быть, хоть слесарями. Прорезиненные темно-зеленые фартуки, высокие перчатки. Жуть.
Даша быстро глянула на столы и отвела глаза, боясь запомнить лишнее. Всего два человека, два тела. Одна безобразно полная старуха с мясистыми складками на боках, светло-синюшная, мертвая даже на вид.
Другая — Даша.
Уже вскрытая.
Хорошо, что голубя не затошнило. Даша изо всех сил пыталась удержать себя в руках (или крыльях?), но получалось плохо. Один
