из судмедэкспертов, человек с теплыми синими глазами, спокойно начитывал увиденное, Даше малопонятное, взвешивал органы и цокал языком, наклоняясь к весам. За ним записывал сгорбленный парень, сидящий в углу за столом и торопливо черкающий ручкой.
Страшнее всего выглядел огромный разрез через всю грудину. Отогнутые бескровные лоскуты кожи, багрово-синюшное мясо. Даша истерически хмыкнула, подумав, что ей только что выпала честь увидеть себя изнутри. Вот, добилась же, радуйся теперь. Что, не радостно?.. Не будят в тебе гордость здоровые округлые органы и ровная кожа, даже будто чуть розоватая на локтях и коленях?..
Голову тоже распилили, прикрыли кожей лицо. Даша была почти уверена, что это не ее тело — так, просто кукла для анатомического театра. Ничего особенного.
Она отвернулась. Увиденного и так хватило, вот-вот впечатления из клюва посыплются.
Судмедэксперт бубнил, ничего не замечая:
— Клинические признаки ишемического инсульта в правом каротидном бассейне головного мозга. Записал?
— Неа.
— Так шевелись, а то до ночи проваландаемся. Морг забили уже, скоро в очереди лежать будут.
— Пишу, пишу… бассейне. Так. Причиной смерти инсульт указываем?
— Ставь инфаркт мозга неуточненный, а то начальник меня опять отымеет… Готово?
— Угу.
— Отлично. Да уж, добротная баба была, сорок лет, а уже инсульт и наглухо. Молодеют болячки, молодеют. Скоро и нас такими темпами, вперед ногами…
— Опять на философию потянуло? — спросил его напарник, занимающийся старухой. Даша поежилась, потопталась по ветке тонкими птичьими лапками.
— Бывает, сам же знаешь. Правда, месяц назад парня привезли, ну мальчишка еще совсем, тридцать с копейками… И инфаркт. Раньше ты такое видел?
— Слушай, да че я только в жизни не видел…
— Так здоровая баба, и померла. Пугает это, Витальич. До сих пор пугает.
— Неужто прямо все органы как из учебника? Сейчас здоровых днем с огнем не сыщешь.
— Не, ну не прям идеально сохранившаяся, это да. Есть и проблемки. Баба как баба в общем, обычная для сорока лет. Но инсульты… — он поцокал языком и направился к столу.
Разочарование захлестнуло Дашу с головой, вывернуло наизнанку. Она вообще уже ничего не понимала — кто она, человек? Сошедший с ума голубь? Или вон то распотрошенное тело на холодном столе?..
И на что она только надеялась, дура?.. Понятно же, что затея глупая.
Сорвавшись с ветки, Даша полетела в седьмой микрорайон, где старые панельные дома разрослись грибницей до горизонта, стыдливо прикрыли и небо, и хвойный лес, и людей.
Полетела.
К маме.
***
В маршрутке Даша растеклась по сиденью и нервно забарабанила пальцами по теплой обивке. Опаздывает. Уже позвонила желчной даме из родительского комитета и предупредила, что немного задержится.
— Конечно, мы подождем, — ядовито ответила та, и теперь Даша места себе не находила. Родители ее детей будут сидеть на лавочках под дверью кабинета и шушукаться, какая безалаберная у них учительница, раз в два-три месяца не может даже вовремя приехать на собрание.
Даша ненавидела опаздывать. Ненавидела чужие обвиняющие взгляды.
Ненавидела быть неидеальной, неважно для кого.
Голова болела все сильнее, и Даша, устав скрюченной лежать на сиденьях, включила в телефоне подкаст. В наушниках мигом забормотал обволакивающий спокойный голос, попытался заглушить ее мучения, но успеха в этом деле не добился.
Даша прислушалась.
— Я судмедэкспертом работаю уже почти пятнадцать лет, — рассказывал мужчина. — И кем нас только не считают. И мясниками, и что органы из мертвецов на черный рынок продаем, и что некрофилы поголовно… У людей странные стереотипы о нас сложились, но я просто люблю медицину, люблю изучать строение человеческого тела. Даже желание необычное у меня есть — я бы заглянул внутрь себя после смерти, как оно там, мое. Люди, конечно, мало чем отличаются внутри, что душами, что внутренностями. Мне несложно понять, как жил человек: чем болел, как питался, образ жизни, отношение к спорту… Поэтому, наверное, тело свое и берегу. И да, далеко не все мы — алкаши, я спирт вообще практически не употребляю, только на Новый год и день рождения пригубить могу. Вот такие пироги, с мертвечинкой, как мы иногда приговариваем…
Даша улыбнулась через боль, черный юмор ей нравился. Да и потом, надо же, заглянуть внутрь себя… Она подумала, что ей тоже было бы любопытно. Это все, конечно, будет в глубокой старости, когда Даша превратится в скрюченную старушку, но все же. Никаких сигарет и алкоголя, много овощей, бег и плавание в бассейне…
Она со стыдом поймала себя на мысли, что хочет показаться идеальной даже судмедэксперту, ну или патологоанатому, смотря как она умрет. Чтобы он восхитился ее здоровьем, силами, физической формой… Наверное, это будет последний человек, которому Даша захочет понравиться. Глупость, конечно, несусветная, но если она привыкла так жить, то разве что-то изменится после смерти?
Сидящая напротив бабка просверливала Дашу недовольным взглядом. Та, раскинувшись в кресле и стискивая пальцами виски, робко улыбнулась, выпрямилась.
Бабка отвернула лицо.
Даше стало стыдно.
Да и зачем ей о смерти вообще думать? Лезет в голову всякое. У нее все только впереди: и замуж она еще раз выйдет, и ребенка здорового родит. Хотелось бы трех, конечно, двух пацанов и девочку, с мальчишками не так много проблем, как с барышнями. Доработает учительницей до пенсии, потом до глубокой старости ее будут навещать любимые ученики. А еще Даша обязательно разобьет маленький садик с абрикосовыми деревьями и кустами малины…
— На остановке, — через силу попросила она.
Мозг плавал в кипящей боли, мешал ей дышать.
Она плохо запомнила тот вечер. В кабинете горел воздух, даже распахнутые окна не спасали, только сквозняком перебирало трескучие жалюзи. Даша рвано вздыхала, цеплялась за бумаги, и они голубями порхали из ее рук, опадали на стол дохлыми тушками… Родители косились. Даша вытирала ладонью мокрый лоб, смаргивала с глаз солоноватые капли.
Тому надо подтянуть математику, этому — переписать биологию, не тяните, через две недели выставляют годовые оценки. По поводу денег на завтраки у нас вот так… А еще конкурс ко дню…
Даше показалось, что у нее в голове лопнула водопроводная труба — хлынул во все щели кипяток, полился из носа, даже глаза налились жаром. Она охнула, вскрикнула и не поняла, как потеряла равновесие.
Удар — и нос всмятку, но это почти не чувствуется. Наверное, она врезалась лицом в столешницу и рухнула на пол. Почувствовала, как тело бьет судорогами, руки и ноги извиваются, уши забивает глухими шлепками по линолеуму. Рот топит ржавчиной, кто-то гомонит, бросается к ней.
Перед глазами чернеет. Голоса доносятся, как сквозь воду.
— Мне плохо, — хотела сказать Даша.
Ей это казалось таким важным, сообщить,
