свои руки, хранимый десницею Божиею, среди ищущих его воинов прошел невредим, и, последуя повелению Божию, скрылся, дондеже мимоидета гнев (Исаии 26, 20). Долго еще искали его воины и по другим церквам: но все напрасно. Он удалился совсем из Александрии в пустыню.
Между тем, народ не замедлил принести жалобу городскому начальству на смятения и убийства, совершенныя в храме, почитая действия Сириана совершенно самовольными. «Если есть повеление преследовать нас, – говорили жалующиеся, – все мы готовы соделаться мучениками. Если же нет повеления от Государя, – просим епарха и всех начальствующих, чтобы впредь того не было. Просим также, чтобы нам не давали другаго епископа: до смерти мы готовы стоять за досточтимейшаго Афанасия, котораго Бог даровал нам изначала»[278].
В таком же недоумении, относительно действий Сириана, был и св. Афанасий. Все, наконец, объяснилось. Чрез четыре месяца, после удаления его из Александрии, (10 июня), прибыл[279]. Комит Ираклий, с повелением к сенату и народу александрийскому – послать верных людей для преследования Афанасия, – если они не хотят, чтобы Император считал их своими врагами. Констанций писал, что он только на время, из уважения к дружбе покойнаго брата своего, возвратил к ним Афанасия, – хотя сам же неоднократно, и после смерти Констанса, уверял Афанасия о неизменности своего расположения к нему. Дополняя сказанное в письме, Ираклий объявил, что Император повелевает передать церкви арианам, – и вслед за тем требовал от сенаторов, – хотя бы то были и язычники, – письменнаго обещания, что они примут, кого пришлет к ним епископом Государь[280].
Вследствие этих повелений, великая церковь александрийская (ἡ ἐν τῷ Καισαρείῳ)[281], при помощи язычников, немедленно была занята арианами[282]. Святая трапеза, престол епископский, сопрестолие пресвитерское, завесы, – все, что можно было вынести из церкви, было вынесено и, как бы нечистое, сожжено пред вратами храма. Язычники ликовали.
Для отъискания Афанасия, произведен был строжайший обыск по домам: все жилища, сады и даже гробницы были осмотрены. Афанасия не нашли; но этим враги его воспользовались, чтобы нанести новое оскорбление приверженным к нему. При осмотре многое было расхищено; у других запечатаны дома[283].
С отобранием церквей у православных, подверглось гонению и православное духовенство. Кто не хотел входить в общение с арианами, те, вслед за своим Архипастырем, должны были бежать из Александрии; но и жилища их, оставленныя родственникам, были у них отнимаемы. Кого успели захватить, тех подвергали истязаниям, и отсылали в аравийския рудокопни, где вредный климат скоро прекращал жизнь несчастных[284]. Беззащитныя девственницы терпели поругания и притеснения. Нищие, питавшиеся при церквях, разогнаны, и даже воспрещено было подавать им милостыню. Так страдала паства св. Афанасия! Повторились для нея времена гонителей языческих, и она лишена была утешителя[285].
Положение Церкви александрийской стало еще хуже, когда прибыл в Александрию новый епископ Георгий (24 Февр. 357 г.). Это был человек без образования, грубаго нрава; служил он когда-то, по хозяйственной части, при армии[286], и теперь был избран арианами в Антиохии, чтобы заменить св. Афанасия[287]. По отзыву даже язычника, он умел только угождать Констанцию доносами и мнимым усердием к польза государственным[288]; но, на самом деле, наблюдал только свои выгоды. – Явившись в Александрию, среди великой Четыредесятницы, в сопровождении военачальника Севастиана, он не замедлил усилить преследование православных. После Пасхи произведены были новые обыски по домам. Спустя неделю после Пятьдесятницы, с тем же военачальником и тремя тысячами вооруженных воинов, Георгий устремился на христиан, совершавших в это время, по обычаю, моление на кладбище. Захвачено было несколько человек, и началось неистовство. Палили над горящим костром девственниц, секли мужчин иглистыми прутьями, принуждая к принятию арианскаго исповедания; скончавшихся в этих страданиях не позволяли погребать, а оставшихся в живых ссылали, чрез песчаныя пустыни, в отдаленные оазисы[289]. Усердие иноков к своему прежнему Архипастырю навлекло ярость гонителей и на монастыри: их разоряли, а монахам угрожали огнем[290]. Наконец, открыто было гонение на всех епископов египетских, которые не хотели изменить своему православному исповеданию. Шестнадцать из них, в том числе десять поставленных еще при предшественнике св. Афанасия, Александре, были разосланы в оазисы[291], в пограничныя пустыни и в рудокопни. Для увеличения трудностей путешествия, каждому назначено было самое отдаленное пребывание от прежняго его жительства, так что ветхие старцы не все в состоянии были даже дойти до места своего заточения, и умирали на пути. До тридцати других епископов было разогнано, и домы их были разграблены[292]. На место же заточенных и изгнанных были избраны такия люди, которые обещались быть в единомыслии с арианами. Не смотрели на то, что некоторые из избираемых еще не приняли крещения, не знали, что такое христианство, не получили христианскаго наставления; что другие искали степеней церковных только по корыстным побуждениям, имея в виду преимущества, предоставленныя духовному сословию. Такими пастырями наделяли епархии давние друзья ариан – мелетиане, сами, в своем отделении от Церкви, огрубевшие и не имевшие никакого образования. Таким образом, – скажем словами св. Афанасия, – осквернился весь Египет: доселе господствовало здесь одно православное учение; теперь всюду проповедовалось арианство[293]. Александрия сделалась пристанищем ариан. Сюда переселился друг и советник Георгиев, Аэций, прозванный от современников ἄθεος – безбожник, а за ним – и ученик Аэциев Евномий, – которые довели начала арианскаго учения до последней крайности нечестия, и были основателями секты аномеев[294].
Радуясь успешному исполнению своих предначертаний, Констанций поздравлял александрийцев с таким архипастырем, каков был Георгий, и превозносил его достоинства до небес, издеваясь в то-же время, – ослепленный ненавистию и наветами ариан, – над скитающимся Афанасием, как над обманщиком и злодеем. В таких же ненавистных чертах описывал он св. Архипастыря и в письме к правителям Абиссинии, предупреждая их на случай его появления в той стране, и требуя поставленнаго им перваго абиссинскаго епископа, Фрументия, для наставления и утверждения, в Александрию к Георгию[295]. Говорили даже, что назначена была цена за голову св. Афанасия[296].
Тяжело читать эти письма, в которых так постыдно обнаруживается раздраженное клеветою чувство, – негодование, ничем не заслуженное, выходит из всяких пределов умеренности, – и богопротивное дело выставляется, как дело справедливости! Чтобы несколько объяснить себе такое жалкое ослепление в душе гонителя, – приведем здесь слова св. Афанасия. «Сличая между собою письма Констанция, – говорит он, – нахожу, что Государь не по существу дела судит, но
