Зачисление в армию во втором по величине городе Дона, Таганроге, шло еще более медленно. Там проживало около сотни офицеров, но за месяц работы бюро записалось в армию лишь 50. В Донской и Кубанской областях, а также в Минеральных Водах на Северном Кавказе проживали тысячи офицеров, но Алексеев напрасно взывал к ним. Он дважды ездил в Екатеринодар, но безуспешно.
Объясняя неудачи добровольной мобилизации, Деникин ссылался на тот факт, что правительство Дона, охраняя автономию, не разрешило Алексееву и Корнилову объявить призыв в армию. Деникин, наверное, забыл тот факт, что Корнилов, игнорируя просьбы донского правительства, издал такой приказ 11 января 1918 года. Хотя если бы Корнилов издал этот указ месяцем раньше, то ситуация могла сложиться совсем по-другому.
Некоторые историки считают, что тогда и позже офицеры не присоединились к Добровольческой армии, так как лидеры Белого движения не предложили позитивной идеологии. Утверждение, касающееся людской мотивации, кажется очень реалистичным, так как, возможно, продуманная программа увеличила бы число желающих вступить в армию. Но даже в перспективном будущем невозможно себе представить, что бы это была за программа. Некоторые, например лидеры армии, считали, что политическая программа ослабит армию, а консервативная, напротив, многих отпугнет.
Призыв Алексеева и Корнилова оставался без ответа по тому же ряду причин, по которому казаки отказались воевать на стороне большевиков. После месяцев сплошных политических переворотов русские офицеры все еще хотели мира любой ценой. Добровольческая армия, тем не менее, требовала продолжения войны с Германией, а как предварительное условие — разгрома большевистского режима. В нежелании продолжать войну с иностранным врагом обе стороны — офицеры и рядовые — сходились во мнениях. Возможно, набор рекрутов шел бы быстрей, если бы Корнилов и Алексеев поняли, что Россия уже не сможет занять свое место в мировой войне и что лучше сконцентрировать все силы на борьбе с большевиками. Но просить генералов отказаться от войны с иностранным врагом было бы равносильно просить их не быть самими собой. Алексеев и Корнилов считали большевиков немецкими агентами, и для них не было смысла бороться лишь против агентов.
Офицеры, как в основном и все русские люди, не имели понятия, кто такие большевики и чего точно они хотят, но, так как они сильно устали от политических беспорядков Временного правительства, подходили к делу таким образом: новые законы не могут быть такими же плохими, как несколько месяцев назад. Офицеры в Ростове мыслили точно так же, как и офицеры на территории всей России: они прожили в Ростове пять дней под началом большевиков, и все это время оставались на нейтральной стороне, их тоже не трогали. Из этого опыта они заключили, что большевики не причинят вред тем, кто не будет препятствовать им. Русские офицеры пассивно ждали, пока ураган Гражданской войны пронесется над их головой.
Столь неожиданная реакция русских офицеров сильно повлияла на развитие Белого движения. Так как преобладающее большинство русских офицеров держались в стороне от Гражданской войны, то среди тех, кто присоединялся к Белой армии, были и молодые, не вкусившие горечи войны. Первые добровольцы в Новочеркасске чувствовали себя ужасно, так как были в изоляции, и это сознание подрывало их моральный дух и увеличивало их страдания. Растущее же беспокойство, в свою очередь, вылилось в сильное желание действовать радикально.
Так как к середине 1918 года добровольцев набралось мало, армии пришлось последовать примеру большевиков и ввести воинскую повинность. К тому времени армия занимала большей частью казачьи территории, поэтому призывались в основном казаки. Добровольческая армия стала преимущественно состоять из казаков, и этот факт сильно снижал ее мобильность: большинство казаков не хотели выходить за пределы территории своего Войска.
Среди первых 3 тысяч добровольцев было, вероятно, лишь десять солдат, остальные были офицерами, кадетами и юнкерами. Когда генерал Черепов принес отчет о работе ростовского Бюро записи в армию, Корнилов посмотрел на список добровольцев и разразился смехом: «Здесь все офицеры, где же солдаты?» Солдат не было тогда, не появились они и потом. Эксперты поражались молодости добровольцев; даже шестнадцатилетним и семнадцатилетним было разрешено записываться. Если можно верить журналисту Б. Суворину, Алексеев жаловался ему таким образным языком: «Я уже вижу монумент, воздвигнутый в память об этих погибших детях — на голом камне разоренное гнездо орла с маленькими орлятами и надпись: „А где же были орлы?”».
Отношение первых добровольцев к офицерам в Ростове, Новочеркасске и Таганроге, к тем, кто, по их мнению, уклонился от долга, было очень агрессивным. Добровольцы презирали офицеров, которые проводили свое время в городских кафе городов, офицеры же, в свою очередь, относились к добровольцам пренебрежительно, называя их «оловянными солдатиками».
Если Алексеев был разочарован слабой поддержкой офицеров, то еще больше причин расстраиваться у него было из-за поведения русских богачей, желающих отдавать свои деньги еще меньше, чем солдаты свою жизнь. Недостаток солдат-добровольцев и нехватка денег были взаимосвязанными проблемами: бедность армии отпугивала многих, желающих присоединиться, а одной из причин недостатка средств являлось то, что армия была такой маленькой, что никто не воспринимал ее всерьез.
К несчастью, деньги стали поступать на счет Алексеева лишь в январе 1918 года. Как происходило финансирование армии в первые месяцы, никто не знает. Нам известно лишь, что нелегальная, антикоммунистическая организация в Москве отправила от 500 тысяч до 800 тысяч рублей. Из закрытых источников Алексеев получил около 100 тысяч рублей. М. М. Федоров, бывший кадетский председатель Временного правительства и один из первых политиков, приехавших работать над созданием Белой армии, добился соглашения, по которому от донского правительства Алексеев получал 25 процентов дохода Войска. Вот деньги, на которые пыталась выжить армия и из которых платили, хоть и очень скромное, жалованье ее бойцам в декабре 1917 года.
Начиная создавать свою армию, Алексеев, прежде всего, рассчитывал на финансовую помощь союза Антанты. То, что его надежды не оправдались, было самым горьким разочарованием для деятелей антибольшевистского движения в России, которые оставались преданными этому союзу даже при таких сложных обстоятельствах. Тем не менее, вряд ли кто-то может обвинить Запад в недостатке желания помочь. Даже в период после заключения Брест-Литовского договора, когда дипломаты Антанты пытались уговорить большевиков продолжать войну против Германии, эти же дипломаты пытались наладить связи и с Белым движением. Как и раньше, в ноябре, англичане планировали оказать помощь Каледину. 14 декабря британское правительство выделило 10 миллионов фунтов стерлингов. Французы примерно в это же время планировали послать 100 миллионов франков. В путанице, благодаря которой до места назначения дошла лишь малая часть выделенных средств, виноваты не власти Антанты, а русские генералы.
Алексеев получил лишь 300 тысяч рублей от полковника Фуше, французского представителя. Другого агента, капитана Бордса, послал генерал Бартело, командующий союзными войсками на Румынском фронте Антанты, из города Яссы, чтобы тот передал 7 миллионов франков через Фуше, но к тому времени, как Бордс прибыл в Новочеркасск, Добровольческая армия была уже на Кубани. Бордс послал 3 миллиона франков через Фуше в Москву, а сам продолжил с остальными деньгами безуспешные поиски белых на юге России.
