Уже ставя ногу на подъёмный мост, Вар заметил под кустом остролиста короткий проблеск — что-то металлическое?
Он подошёл, наклонился: да, брошенный рекламный щит-раскладушка. Вар вытащил его, поставил домиком.
Тут же у него в голове всё начало прокручиваться по новой: сначала Джолин, страх на её лице, когда она прочитала объявление об аукционе, потом он сам, тук-тук-тук-тук прямо в сердце.
Вар отнёс раскладушку к папайевому саду и поставил между двумя рядами банок.
29
— Это что ещё такое? — Джолин стояла, уперев кулаки в бока.
Вар отступил на шаг от раскладушки.
— То, что написано. Не бойся.
Костяшки на кулаках Джолин побелели.
— Кто сказал, что я боюсь?
— Да ладно. Я видел твоё лицо, когда ты это прочла.
Взгляд Джолин перескочил на ограждение перед главным крыльцом, и ему вдруг показалось, что она просела, как будто внутри у неё не стало скелета.
— Они никогда не созреют. Я никогда их не продам, у меня никогда не будет этих денег. Дура я. — Размахнувшись, она пнула ближайшую жестянку с только что проклюнувшимся ростком.
Вар бросился к опрокинутой банке, поставил её и как мог утрамбовал почву вокруг маленькой папайи.
— Так нельзя, это неправильно, — сказал он. — Мы же отлично всё здесь устроили.
Джолин гневно помотала головой.
— Может, в Волшебной Стране Справедливости всё происходит правильно. А у нас вот так.
Она пинком опрокинула соседнюю банку.
— Я не оставлю их тут, не хочу, чтобы их раздавил бульдозер. Лучше я сама их убью.
— Перестань.
И ещё одну банку. И ещё.
— И мне придётся искать какую-то работу.
— Нет, Джолин. Мы не допустим этого. Мы что-нибудь придумаем. Ты не потеряешь свой сад.
— О чём ты?
А о чём он?
Вар вдруг увидел перед собой одиннадцатую страницу своего доклада. И на этой одиннадцатой странице будто зажглось число: 12. Всегда сражайся за Правоту и Добро, против Несправедливости.
Вот он о чём.
О том, что это Несправедливость. А он должен сражаться за Правоту и Добро.
И на самом деле это и есть та цель, к которой будет устремлена его жизнь, — прямо сейчас он это понял.
Он расправил плечи, стал выше.
— Я этого не допущу, Джолин. Я спасу твой сад.
Джолин фыркнула.
— Мне интересно, как ты собираешься это делать.
— Пока ещё не знаю. Но сделаю. Я клянусь.
— Клянёшься?
— Обещаю. Даю слово.
— Правда?
— Правда.
Джолин долго не отводила от него взгляда. Потом она подняла опрокинутые «ЧипсОрешки». Когда она обхватывала ладонями накренившиеся стволики, возвращая их на место, её руки складывались как для молитвы.
Потом она ушла, оставив Вара наедине с его клятвами.
Конечно, это было безумие — обещать то, что невозможно выполнить.
Но ему было всё равно. Потому что как только эти слова произнеслись, его сердце — которое до этой минуты, как он вдруг понял, билось без всякого смысла — просто гоняло кровь туда-сюда, — его сердце рванулось из груди вверх, как будто оно родилось заново птицей и сейчас парило где-то у верхушки сторожевой башни.
И вид оттуда открывался потрясающий.
30
Дома в эту пятницу тоже кое-что изменилось.
— Ты её перевезла? — спросил Вар, входя в кухню. — Она теперь в реабилитационном центре? Всё в порядке?
— Всё хорошо, — ответила мама. — Врачи говорят, она быстро восстанавливается. И она опять становится такой же, как раньше. Представь: мы и часа там не провели, а она уже объясняет персоналу, как лучше составить график диализа почек для её соседки по палате! Ну кто ещё так может, кроме Велика-Важности, а?
Тугой узел тревоги у Вара внутри стал ослабевать.
— Вообще-то я знаю ещё кое-кого, кто…
— Ну что ж, значит, мне тоже достался этот ген, — согласилась мама, смеясь. — Подожди, сейчас приготовлю тебе что-нибудь поесть. Как я по тебе соскучилась. — Она открыла холодильник и нахмурилась. — Ну вот. Ни одного фрукта. И ни одного овоща.
При этих её словах Вар вдруг ясно увидел, как с помощью очень простого обходного манёвра он может выиграть сражение за «Греческий рынок». Манёвр будет называться «Анти-Джолин».
— Могу завтра купить, — небрежным тоном предложил он. — Рядом с «Рекреацией» есть овощной.
Мама порылась в бумажнике и достала две двадцатки.
— Только смотри, чтобы без гнили.
Вар помыл руки с мылом и щёткой, сел и стал смотреть, как мама вытряхивает на тарелку крекеры из пачки и нарезает чеддер.
— Где этот реабилитационный центр? — спросил он, когда мама тоже села за стол. — Я её проведаю, ок?
— Не «ок», а «можно я её проведаю?». Можно, да, это от нас недалеко, в городе. Думаю, можешь после лагеря сесть на автобус и доехать. У меня съездить вместе с тобой не получится — свободного времени ноль. Иногда буду к ней заскакивать по пути с работы, но… — Мама уронила голову на руки. — Столько всего сразу навалилось. Страховка. Что делать с её мебелью, если ей придётся переезжать? Просто кошмар.
Вар опустил руку с крекером. Если с Велика-Важностью что-то случилось — потому что она, вот в таком её состоянии, упала, а он её от этого не защитил, — значит, весь этот кошмар — его вина.
— Но тебе не о чем беспокоиться. Мы с дядей Саем со всем этим разберёмся.
В горле у Вара опять что-то сжалось. Но он сглотнул и сказал:
— Нет, мама. Вы должны говорить мне о таких вещах.
Вдалеке прокатился гром, и они оба вздрогнули. Вар обернулся к окну. Небо выглядело жёлтым и бугристым — как дыни-канталупы, которые Джолин вывалила вчера на компостную кучу. Гроза надвигалась как по расписанию.
— Мам, правда. Я ведь уже не какой-нибудь маленький ребёночек.
— Эй, ну что ты говоришь! Конечно, ты не какой-нибудь маленький ребёночек. Ты мой маленький ребёночек. Других у меня нет.
