на просёлок.
О своём приближении служебная таратайка известила загодя. Маштаков, волнуясь, встречал гостей у ворот. К их приезду рассвело. Ни с чем не сравнимая рассветная свежесть июньского утра бодрила. Щебет первых пичуг, искренне радовавшихся рождению нового дня, внушал оптимизм, в который хотелось верить.
Пробуждавшаяся природа транслировала звуки в стерео качестве. «УАЗ-469» зверски рыкнул, дважды норовисто дёрнулся и намертво заглох. Ржаво скрипнули двери вездехода, выпуская экипаж. Приехавшие сотрудники, не надеясь реанимировать транспортное средство собственными силами, продолжили путь пешком.
Обоих Миха узнал. Участковый Акинфеев, коренастый, белобрысый и мордатый, выглядевший, как все деревенские жители, старше своих лет, был экипирован по полной форме. Должность дежурного в поселковом отделении сократили ещё при Маштакове. С тех пор милиционеры «сидели» на телефоне поочерёдно. Сегодня, судя по всему, кабинетную лямку тащил Акинфеев.
Его начальник ещё толком не проснулся. Корбута подняли из дома. Собираясь по тревоге, майор натянул первое, что попалось под руку. Поверх гражданской рубахи накинул серый ментовский бушлат, натянул тренировочные с лампасами, вбил ноги в короткие резиновые сапоги с широкими раструбами.
На селе своя специфика. Прибыв по сообщению об огнестреле, офицеры шли без опаски и даже не обнажили оружия. Впрочем, у Акинфеева была расстёгнута сдвинутая на живот кобура, а Корбут держал правую руку в боковом кармане бушлата.
— Привет, Николаич! — приближаясь, фальцетом воскликнул майор. — Опять на моей земле озоруешь?!
Миха подумал, что с первой реакцией органов ему повезло. Прибыли не суровые камуфлированные дядьки из ГБР[377], а Толя Корбут, с которым они четыре года назад на трассе задерживали вооружённых преступников. Оба тогда применили табельное оружие. В пылу схватки Маштаков буквально изрешетил бандита, вооружённого «стечкиным»[378]. Корбут расчётливым выстрелом в ногу обездвижил автоматчика. Ордена впоследствии им вручались на основании одного президентского указа.
— Извини, Анатолий Романыч, так вышло. Но нынче я, это самое, с тебя пример беру. По конечностям стрелял. Без «двухсотых»[379] обошёлся, — интонация получилась заискивающей, и Маштаков поёжился, недовольный собой.
Попутно отметил — не вахлаки, всё же помовцы. Обойдясь без крутых понтов, оценили обстановку по-охотничьи бдительно.
Буркнувший «здорово» Акинфеев с головы до пят обшарил Миху цепким взглядом и только потом прошёл во двор.
— Злодей — за баней. Ему оказана первая помощь. Ствол, из которого он ранен, и который я тебе, Романыч, добровольно выдаю, лежит на крыльце, — обстоятельно докладывал Маштаков.
Корбут чуть заметно кивнул, не торопясь с выводами. Он предпочитал один раз увидеть.
— Покажи, — сделал приглашающий жест левой рукой.
Его просьба объяснялась не опасением заблудиться, а желанием держать поблизости человека, чья роль в случившемся пока была неясна.
После ознакомительной экскурсии на место происшествия вернулись к сторожке. Единогласно закурили. Миха начал рассказ о передряге, в которую попал. Он настроился на то, что сегодня ему придётся множество раз повторять одно и то же. В повествовании фигурировал предупредительный выстрел в воздух.
— Действовал строго по закону! — рьяной жестикуляцией Маштаков добавлял убедительности словам.
Корбут от оценки уклонялся. Разбирать ситуацию предстояло не ему. Поэтому майор не озвучил вертевшуюся на языке колкость — о каком законе можно говорить, стреляя из криминального ствола.
То, что Миха защищал собственность лесокомбината, однозначно шло ему в зачёт. Мудрый Савелий водил дружбу не только с городской милицией, но и с поселковой, на территории которой работало его предприятие. Зимой он спонсировал ПОМу ремонт двух кабинетов. На очереди стоял вопрос о передаче в безвозмездное пользование внедорожника с пробегом всего пятьдесят тысяч километров.
— Кто-то на Юрьича окрысился, — Корбут растёр носком сапога окурок. — Месяца не прошло, как ему в городе «Nissan» спалили.
Миха внутренне сделал стойку. История про поджог джипа, рассказанная при трудоустройстве Вадиком, вылетела у него из головы. А ведь она объясняла многое. В её контексте умысел злодеев, проникших на территорию базы отдыха, не должен был вызывать сомнений.
Начальник ПОМа глянул на часы и задал пару риторических вопросов. Когда прибудет следственно-оперативная группа и где застряла «скорая».
— Позвоню-ка я, подгоню-ка, — его правая рука наконец покинула карман бушлата, в ней оказался всего лишь мирный сотовый телефон. — А ты, Олег, отбери у Николаича объяснение. А то скажут потом, что мы с тобой тут сопли жевали.
Опрашивать Маштакова участковый приспособился на лавочке у пруда. Так, чтобы привязанный к забору преступник оставался в поле зрения. Писатель из Акинфеева был аховый. Слова, состоявшие из более чем двух слогов, вызывали у него оторопь. А ещё он благоговел перед запятыми, рассыпая их щедро. Шариковая ручка в бугристой лапе старлея казалась тоньше вязальной спицы.
Тем не менее, рождавшийся в муках документ имел официальный характер. И относиться к нему лицу, дающему объяснения, следовало архисерьёзно. Не зря у правоохранителей бытует мнение, что первые показания всегда самые правдивые.
На голубом глазу заявив, будто пистолет найден в прошлую пятницу на берегу Уводи, Миха провёл незримую черту, переступить которую он теперь не мог без риска быть уличённым во лжи. Сужая период владения оружием, он как бы уменьшал общественную опасность своих действий. Чтобы дистанцироваться от ствола, Маштаков именовал его пистолетом неизвестной марки.
Акинфеев, погружённый в оформительство, в озвученной версии не усомнился. Он сопел, старательно выводя на листе крупные каракули.
Во время опроса к воротам подрулила новенькая белая «газель» с красным крестом на борту.
— Ваша «скорая»? Поселковая? — в рифму поинтересовался Маштаков.
— Угу, — не поднимая глаз, подтвердил участковый. — Ты увидал у него кастет, и чего дальше? Не тараторь только, Христа ради…
Миха продолжил диктовку, наблюдая в окно, как фельдшер, деловая плюшка с увесистым чемоданчиком, сопровождаемая Корбутом, прытко устремилась в направлении бани.
Висевший на душе камень свалился. Сейчас раненому будет оказана квалифицированная медпомощь. Пускай парень сто лет живёт, молодой ещё. Такого, за что расплачиваются жизнью, он не совершил.
Перед воротами вновь скрипнули тормоза. Подъехала синяя запылённая «шаха» с багажником на крыше. Из-за руля трудно выбрался Вадик. Сутуловатый, плотный, долгорукий, с загорелой плешкой на затылке, он озирался, как шпион, явившийся на конспиративную встречу. Заодно разглаживал помятое лицо. Соколов прилетел из города по звонку Маштакова в качестве представителя ООО «Дубрава».
Напустив на себя уверенный вид, он прошёл в калитку. На посторонние шаги оглянулся Корбут. Вадик приветственно взмахнул рукой. Майор ответил крайне сдержанно. Судя по его реакции, если он и знал Соколова, то шапочно.
— Давай распишусь, — Миха потянул исписанный листок из рук участкового.
Акинфеев, наморщив лоб, мешкал. Кумекал, не упустил ли он при опросе какого-нибудь важного момента, за что впоследствии начальство выпишет ему люлей.
Подытожив текст стандартной формулировкой «С моих слов записано верно,
