а мое дыхание – огонь, испепеляющий его. Я хочу, чтобы он не просто умер, а изошел в мучениях. На третье утро я покрываю свое лицо черно-золотым и растворяюсь в толпе. Меня по-прежнему раздражает, что никто в Малакале не знает своей собственной истории, благодаря Короля, который сам должен их всех благодарить. Хочется думать, что это тоже злой умысел Аеси, хотя чтобы писать историю такой, какой ее хотят видеть, никакие чары не нужны. Скоро Король прибудет в город, а поскольку многие дороги в Малакале круты, процессия будет двигаться пешком. Точнее, пешком будут передвигаться солдаты, а Король будет ехать в паланкине. Одна из женщин рассказала, что даже бедняки здесь получают свою долю золота, чтобы носить, но если они попытаются продать из него хоть кроху, то будут казнены. Я не переспрашиваю, а только помню, что Aеси не может считывать моих мыслей, но может указать, где в толпе есть место, которое для него не читается. Барабанщики разгоняют темп, и мое сердце колотится вместе с этим гулом. Голос пробует внушить, что это всё золотая пыль, что возносится в голове, вызывая лихорадку, но я-то знаю, что моя рука дрожит, а по шее струится пот, потому что голова горит от мысли об убийстве человека. Бог. Полубог. Я даю течению толпы унести меня далеко по улице. Как подобраться к нему поближе? Может, использовать напор этой же толпы как таран, чтобы врезаться в него с ножом наготове, ударить в бок и убить прежде, чем он заметит? Или ударить ножом в то место на шее, где ноги даже не ощутят, что он уже мертв? «Или прикоснись к нему и заставь снова взорваться, на этот раз только головой», – произносит голос, удивляя меня своей нежданной помощью. Внутри себя я не слышу, как барабанный бой меняется, и толпа меняется вместе с ним под это «бум бака бака бум». Вся улица вздымается волной, хотя пока нет никаких признаков процессии. Но она уже должна быть где-то рядом.
Мимо маршируют солдаты. Этот Король показывает свою мощь, хотя Малакал спасли не солдаты, а наемники. Казалось бы, могучее войско Фасиси с его грозными копьями, ножами, дубинами и луками должно меня остужать, но нет. Может, я все еще та женщина, которая думает, что ей больше незачем жить и нечего терять, но это вносит нелепую смешинку, как если вдруг обнаружить у правильного фрукта неправильный вкус. Солдаты усердно топают, барабанщики грохочут, толпа шумно ликует. Я отхожу на обочину улицы, думая двинуться против хода процессии, чтобы так подобраться к нему. Но слишком много плеч врезается в мои, отбрасывая назад и чуть не сбивая с ног. Слишком густа эта толпа, а всё, что есть у меня – один жалкий кинжал. Люд теснится нестерпимо плотно, приподнимает с ног и утаскивает вместе с собой в проулок. Я бьюсь, кричу, брыкаюсь, тщетно стремясь пробить себе дорогу обратно на улицу, но Король уже прошествовал мимо. Меня охватывает такой гнев, что я могла бы схватить и пришить прямо здесь любого встречного. «Вы все тут в сговоре, – исступленно шепчу я. – Все с ним заодно».
Крыши домов – вот единственный путь, которым я могу последовать, и я бегу по ним, даже еще не успевая опомниться. Ветер – не ветер – подвигает меня на безумные прыжки; я перепрыгиваю целые переулки и в кои-то веки сама кричу ему, чтобы он угомонился. Как будто кто-то посмотрит наверх и увидит, как я там несусь по небу! На этот раз действительно получится. Я отыщу его в этой толпе, потому что знаю, что он там, и убью полубога. Не важно, что через восемь лет он возродится: я и тогда его найду и уничтожу. «Если ты его найдешь», – молвит голос. Но я убиваю не для того, чтобы помешать ему родиться. Я не ищу покоя и не стремлюсь заткнуть пустоту. Я убиваю, чтобы убить.
В роскошном паланкине, который несут четверо дюжих высоких рабов, величаво плывет Кваш Дара. Он почти затерян средь золоченых завесей, что дуют ему в лицо, и похож сейчас на дитятю или на дорогую куклу в люльке. Слева от него маршируют копейщики, справа лучники, белые гвардейцы выстроены с тыла, но Аеси там нет. Понятно, он не из тех, кто будет шагать посредине, в этих черно-золотых рядах. Такие, как он, действуют из тени или того, что ее образует. Может, он ушел далеко вперед или, наоборот, держится сзади или же присутствует в толпе, и может, уже узрел меня. Не исключено, что он наблюдает за мной всё это время, высматривая, откуда может произойти нападение на венценосца, в том числе и сверху.
Рыжие волосы. Примерно на другой стороне дороги. Это он, это должен быть он. Хотя нет, это красные перья на голове у женщины. Вон там тоже красное. Нет. А вон там не рыжие волосы? Тоже нет. Может, он видит меня. Может статься, я не охотник, а добыча. Он охотится за мной. Голос Бунши в моей голове; шепот, чтобы я к нему не приближалась. Я знаю, что он здесь, должен быть. По крыше мелькают тени, облака застят солнце, но, глянув наверх, я вижу не облака, а стаю воронья.
Я бегу, но они снижаются надо мной. Не успеваю я добраться до края крыши, как одна когтями чиркает мне по волосам, другая хлопает крыльями перед лицом, сразу две клюют грудь и спину. Мой ветер – не ветер – помалкивает, и я беспомощно кричу проклятия, которые теряются в их карканье. Мне холодом пробирает ступни, затем икры, затем колени. Отмахиваясь от воронья, я успеваю увидеть, как вокруг моих ног скапливается черная жидкость, поднимается по ногам и туловищу, покрывает меня, пока не доходит до самых глаз, и я вижу лишь слепую непроглядную темень.
Следующее, что я вижу, это моя комната. У окна стоит Бунши и, судя по всему, собирается уходить.
– Он в процессии не участвовал, – говорит она.
– Я ни за что не…
– Если бы он был в Конгоре, я бы его почувствовала.
– С чего я должна тебе верить?
– С того, что если бы он был здесь, я бы не пришла тебя спасать.
– Никакого спасения мне не нужно!
– Ну конечно, ты бы вызвала свой ветер, который сдул бы всё прочь.
– Что, набралась ума? Похвально. Но если его здесь нет, то почему были вороны?
– По-твоему, он не послал заклинание, чтобы защитить Короля? Все движутся на север, а ты
