искренно.
— Дон Хаим, простите меня. Если б я поверила вам, то, быть может, всё пошло бы иначе. Я должна была знать всё раньше и… простите, простите меня!
Рыдания заглушили её слова.
— Я прощаю вас, Марион. Будьте тверды. Наша любовь не умрёт. Но почему я не могу касаться вас?
Её голова низко опустилась, голос зазвучал как-то неестественно и странно:
— Я дала слово быть женой другого.
— Марион! — закричал я в ужасе.
Страшное подозрение промелькнуло у меня.
— Уж не ван Гульста ли? — спросил я сквозь зубы.
— Да, — отвечала она, не поднимая на меня глаз. Горячая волна гнева поднялась во мне, ибо я не знал ещё всего. Для меня ясно было только одно: женщина, которую я любил, унизилась до этого…
— Я уже одной ногой в гробу, но я ещё найду средства предупредить это. Клянусь Богом, я сделаю это! — гневно закричал я. — Если вы можете простить, то я не могу.
Сложив руки, она смотрела на меня умоляюще.
— Прошу вас, выслушайте меня терпеливо. Иначе я буду не в состоянии рассказать вам всё. Забыть! Мне! Мне, у которой за эти четыре года не было других мыслей, как только о вас! Это было единственным средством спасти вашу жизнь. Не дай я этого обещания, вы теперь были бы уже мертвы — заколоты в своей темнице!
Теперь я понял всё. Её голос дошёл до моего сердца. Но как могла она подумать, что я могу остаться в живых ценой этой сделки?
— Я лучше согласился бы умереть тысячу раз! — воскликнул я. — Вы должны были бы знать это. Я переговорю с ван Гульстом. Тут не должно быть обмана.
И я сделал шаг к двери.
Она быстро вскочила с пола и загородила мне дорогу.
— Нет! — закричала она. — Вы не должны этого делать. Сначала выслушайте меня.
В одну минуту она преобразилась. Грудь её волновалась, глаза блестели. Только теперь я понял всю глубину её любви.
— Вы должны жить и сохранить свою честь. Неужели вы думаете, что я об этом не подумала? Никто не знает, что вы любите меня. Ван Гульсту известно, что я вас люблю, но он не придаёт этому значения. Разве я не сделала того же самого несколько часов тому назад? И мне даже не стыдно было в этом сознаться.
— Марион!
— Теперь я знаю всё, — продолжала она, сверкая глазами. — И вам нечего бояться. Это будет не такой брак, как у других. Живая я ему в руки не дамся.
— Марион! — закричал я опять. — Разве вы не знаете, что это грех, за который пастыри духовные обещают вечное наказание? И вы, сохранившая в себе веру, хотите совершить его?
— Да, — спокойно возразила она. В её голосе послышалось что-то величавое, как будто она устыдилась моих сомнений. — Неужели вы думаете что ради вас я остановлюсь перед этим? Но не бойтесь. Бог не осудит меня. А что касается ван Гульста, то я прямо объявила ему об этом, и пусть он идёт на риск. Ему нужна не я, а моё состояние — состояние Изабеллы. Мне кажется, на нём лежит какое-то проклятие. О, зачем вы всё это сделали!
— Марион, если б я мог знать…
— Увы, вы правы. Если б только вы могли знать… Но мысль о том, что я могла косвенным образом способствовать вашей смерти… свела бы меня с ума! Я не могла бы жить с ней. Теперь я могу быть сильной; но тогда я должна была бы быть слабой! В конце концов ведь я всё же женщина. И если моя смерть будет теперь моей обязанностью, тогда она будет грехом, который мне никогда не простится, и я потеряю вас в этом и в том мире. Сжальтесь же надо мной!
Упав опять на колени и судорожно обнимая мои ноги, она продолжала страстно:
— Смотрите! Я теперь прикасаюсь к вам, хотя и не должна этого делать. Я не встану, пока вы не обещаете сделать то, о чём я прошу. Обещайте, обещайте! — в отчаянии кричала она. — Если любите меня, обещайте!
Я был потрясён до глубины души. Вот это была любовь.
— Не сомневайтесь, — продолжала она. — Ваша честь будет спасена, и вы будете реабилитированы. Но вы должны жить, ибо вы не вправе отказываться от жизни.
Что-то строгое зазвучало в её голосе.
— Вы принадлежите не только себе или мне. Вы нужны стране, чтобы вести её к победе над заблуждением и мраком. Что я такое? Я только женщина, моя смерть останется незамеченной. Я знаю, знаю, — с необыкновенной мягкостью продолжала она, — что я задаю вам трудную задачу. Но я слаба и даю вам тяжёлую задачу потому, что вы сильнее меня.
Я не мог отвечать, не мог произнести ни слова.
— Обещайте это мне, — мягко, но настойчиво начала она опять. — Заставляя меня ждать вашего ответа, вы причиняете мне страдания хуже всякой агонии. Если любите меня, обещайте.
Всё моё существо возмущалось против этого. Нет, не должно этого быть.
— Но, Марион, — заговорил я, когда дар речи вернулся ко мне, — прежде всего я должен знать, прежде всего вы должны рассказать мне всё. Может быть, есть ещё выход.
— Увы, нет. Но я расскажу вам всё, только обещайте. Если любите меня, освободите меня от этих мук. Сжальтесь и обещайте.
Она ещё сильнее охватила меня. Невозможно было сопротивляться её умоляющему голосу.
Мысли мои носились в беспорядке. Я был опять на свободе, и, конечно, я, дон Хаим де Хорквера, воспитанный то-ледским инквизитором, окажусь ещё достойным соперником для барона ван Гульста и добрых граждан города Гуды, и не опускаясь до лжи. Они выпустили тигра из клетки. Тем хуже для них.
— Прежде всего расскажите мне всё, Марион, и если выхода действительно нет, как вы говорите, то я согласен на вашу просьбу.
Она перевела дыхание.
— Благодарю вас. Теперь мне легче, — промолвила она, поднимаясь с колен.
Вдруг она покачнулась и вытянула руки, ища опоры. Все её силы ушли в эту страстную мольбу: слишком велико было это напряжение. Я привлёк её к себе, чтобы она могла оправиться.
Через минуту она уже опомнилась.
— Нет! Я не должна этого делать, — воскликнула она, освободившись из моих объятий.
