сами можем решить вопрос об окончании войны. Давай отложим гордость в сторону и обсудим проблему разумно. Мне такой подход приятен, потому что у меня почти не осталось гордости. Но, судя по твоему взгляду, ты еще не прошел тех уроков, которые война показала мне. Ты похож на того меня, каким я был у Требии, у Тразимена и при Каннах. Молодые люди домогаются побед, а не мира. Я знаю это по себе. Такова разница между старыми и молодыми воинами. Но если завтра мы столкнемся в битве, то ни ты и ни я не выйдем победителями. Мы с тобой сыновья Фортуны. Как кто-то из нас может превзойти другого? Возможно, ты даже погибнешь. Это будет настоящей трагедией, потому что ты зашел очень далеко. Прислушайся к моим словам, и давай закончим войну сегодня — без новых потерь, исчисляемых тысячами судеб. Итак уже умерло слишком много храбрых солдат, которые шли за нами в бой. Остальные заслуживают жизни. Зачем им погибать на этом поле завтра?
Ганнибал тяжело вздохнул и продолжил:
— Я предлагаю тебе мир. Мы можем завершить войну сегодня же. Клянусь, я приложу все усилия, чтобы совет Карфагена одобрил это решение. Рим может оставить себе все, ради чего я начинал эту кампанию. Сицилия останется вашей. Сардиния и все острова между нашими странами. Кроме того, я аннулирую любые притязания на наши бывшие владения в Иберии. Эта богатая и прирученная нами страна станет частью вашей империи. Мой народ ограничит себя африканским континентом. Мы не будем отстраивать флот и нападать на римские владения. Мы не будем возражать против неизбежной экспансии Рима, которая с каждой новой провинцией сделает вас еще сильнее. Карфаген усмирит свои амбиции. Оставь мой народ в покое — в привычной для нас простоте, — и взамен мы перестанем доставлять беспокойство Риму. Вот что я предлагаю тебе, Публий Сципион.
Римский консул выслушал его, ничем не показав своего отношения к произнесенным словам. Когда Ганнибал замолчал, Публий осмотрел его долгим взглядом. На его висках и бровях проступали капли пота. Они накатывали друг на друга и скользили вдоль волос под нижнюю челюсть, оставляя после себя влажные полосы.
— Ты ошибся насчет моего характера, — наконец сказал Публий. — Я не считаю себя непобедимым. Мне всегда казалось, что ты можешь одолеть меня на поле боя, но сейчас, глядя на тебя, я вижу, что поражение окутывает твою голову, как женский платок. Ганнибал, ты для меня был и будешь учителем. Однако я не могу принять твои условия. Я не царь своего народа, а только его представитель. Ия знаю, что сенаторы не примут того мира, который ты предлагаешь. Перед твоим возвращением в Африку я начал вести переговоры с советом Карфагена. Возможно, тогда я мог бы согласиться на выдвинутые тобой условия, но не теперь, когда твои старейшины перестали общаться со мной и послали тебя сделать за них всю грязную работу.
— Если условия были честные в ту пору, то они остались такими и сейчас, — возразил Ганнибал. — Мир не мог измениться за две-три недели.
Публий склонил голову набок и с вызовом посмотрел на Ганнибала.
— Ты просил меня говорить честно. Так знай! Я верю, что если наши армии сойдутся в сражении, я разобью тебя.
— Другие тоже так думали, — ответил Ганнибал.
— Тем не менее во мне живет такая уверенность. И еще я думаю, что твоему народу нельзя доверять, каким бы ни был мирный договор. Если Карфаген удержит контроль над Африкой, то завтра вы снова станете богатыми, а послезавтра захотите возобновить войну с Римом. Я заключил союз с Масиниссой Массилиотским. С его помощью я разделался с Си-факсом и узнал этот край. Он теперь царь Нумидии и добрый друг Рима. Как видишь, у меня появились здесь союзники, интересы которых я должен учитывать при заключении мирного договора. Если ты хочешь выслушать мои требования, то они таковы. Карфагену будет позволено жить по своим обычаям и законам. Но вам придется отказаться от всех владений и земель вне ближайших окрестностей вашего города. Вы вернете Масиниссе все территории, некогда принадлежавшие его предкам. Вам будет запрещено воевать с кем-либо без разрешения Рима — в Африке и в других местах. Мы заберем ваши корабли, транспортные суда и обученных слонов. Тренировать новых боевых животных вы больше не сможете. Кроме того, на Карфаген наложат штрафные санкции. Я не знаю точной суммы. Она будет подсчитана позже, и вы будете выплачивать контрибуцию около пятидесяти лет, если не больше. Вам придется вернуть всех пленников, рабов и дезертиров...
— Как долго ты будешь продолжать этот список? — спросил Ганнибал.
— Лично я заберу с собой сотню заложников из детей твоего народа. Из знатных семей старейшин, генералов и даже одного от Баркидов.
Раб слегка изменил позу — то ли от усталости, то ли от последних слов консула, которые он только что услышал. Его грудь блестела от пота. Время от времени, теряя сцепление с кожей при мягких движениях рук, перемещавших опахала, капли пота падали на песок. Ганнибал смотрел на темные точки, остававшиеся после них на земле, и усмирял свой гнев. Хотя он сохранил бесстрастный вид, последнее требование едва не вывело его из себя. Ему пришлось конвульсивно вдохнуть и медленно выдохнуть перед ответом.
— То, что ты предлагаешь, неприемлемо. Старейшины казнят меня, если я принесу им такие условия. Они никогда не согласятся на подобные требования. Их ненависть к Риму горит, как яркий огонь. Похоже, ты ищешь не мирных соглашений, а предлог для...
Ганнибал позволил фразе повиснуть в воздухе. Моргнув здоровым глазом, он продолжил свой ответ:
— Я вижу, дело не в условиях. Неужели ты настолько глуп, что привносишь в политику личную месть? Она не вернет тех, кто погиб. Она лишь опозорит их память. Значит, мы будем решать наш спор в грохоте оружия?
Публий усмехнулся — без особого веселья, но с мрачным юмором.
— Неужели Ганнибал начал презирать войну? В моей стране никто не поверит этому. Конечно, я привношу в наш спор личную месть! Война стала для меня личным делом с тех пор, как твоя нога ступила на итальянскую землю. Ты ведь знаешь, что с тобой сражались не только римляне. Причинив вред одному латинскому народу, ты превратился в нашего общего врага. Я с радостью сражусь с тобой в завтрашней битве. И если я погибну, мое место займет другой. А ты можешь сказать
