Административная реформа проходила так же бессистемно, как и все вообще петровские реформы, и жестоко ошибся бы тот, кто представлял бы себе в ней какую-либо планомерность, кто ждал бы видеть в ее основе какой-либо предварительный план, хотя бы отдаленно похожий на известный план преобразования, составленный столетием позже Сперанским ‹…› Благодаря такому отсутствию заранее достаточно разработанного и согласованного с другими реформами общего плана, неизбежны были недосмотры, пробелы, противоречия и ошибки, которые отклоняли реформу от первоначальных намерений реформатора, которые потом приходилось исправлять с откровенными признаниями, что «не рассмотря тогда учинено было»[1626].
Итак, при отсутствии какого-либо предварительно составленного плана неизбежные недостатки, пробелы, противоречия и ошибки – вот основные черты великого дела преобразования России Петром I в первой четверти XVIII века, по наблюдениям М. М. Богословского.
Не входя в подробную критику основных положений названных исследователей и не указывая специально на противоречия их отдельных утверждений документальным архивным данным, что станет ясным само собой из дальнейшего изложения наших наблюдений и выводов по этому вопросу, тем не менее считаем уместным остановиться на двух отдельных положениях последнего автора и сделать ему два возражения.
Первое – по поводу жестокой ошибки всякого, кто вздумал бы утверждать наличие в реформах Петра какой-либо планомерности и ждал бы видеть в основе его преобразовательной деятельности «какой-либо предварительный план, хотя бы отдаленно похожий на известный план» Сперанского. Действительно, «жестоко» погрешил бы всякий, кто, пренебрегая законом и требованиями исторической перспективы, предъявил бы к Петру, деятелю первой четверти XVIII века, те же запросы и ожидания, которые естественны и уместны в отношении к ученому, государственному деятелю даже не следующей после Петра Великого эпохи, а начала XIX века, времени М. М. Сперанского. Между названными периодами успели сойти со сцены почти четыре поколения. За это время на Западе были написаны политические трактаты Монтескье и Руссо, произошли события Великой французской революции, провозгласившей «Декларацию прав человека и гражданина», был издан кодекс Наполеона[1627]. Все эти события и трактаты были освещены той или иной идеей, а декларации и кодексы – проникнуты строгой системой. В России за это же время был составлен на основании указанных трактатов и других сочинений «Наказ» Екатерины II, созвана была для обсуждения современных проблем специальная комиссия, успевшая высказать свои пожелания о правах и нуждах отдельных сословий, учреждений и т. п.[1628], работали около столетия Академия наук и Петербургская духовная академия[1629], вырастившая Сперанского[1630], и около полустолетия – Московский университет с его исследованиями вопросов права[1631]. Поэтому вряд ли справедливо от мысли самоучки, только что пробудившегося к творчеству, требовать стройности и систематичности, свойственной уму ученого, прошедшего долгую тренировку под руководством профессоров, получивших в свою очередь закалку в полуиезуитских школах-коллегиях. А Сперанский вышел именно из такой школы, основанной почти за сто лет до него в Петербурге, в Невском монастыре, Петром[1632].
Когда Петр писал свои законы и их проекты, он сам одновременно еще постигал «неимоверные», по его словам, истины различных наук и насаждал только еще азы юридических дисциплин в нашей стране. «Пришли к нам две книжки, что называются “Зеркало каменданское”, и третью – “О политике”, маленькую», – писал Петр Брюсу в 1709 году, 21 февраля[1633]. В 1715 году он требовал в указе своему послу в Вене, Веселовскому[1634]: «Также сыщите книгу Юрисьпруденции. А как их сыщешь, надобно тебе съездить в Прагу и там в езувитских[1635] школах учителем говорить, чтоб они помянутые книги перевели на славенский язык»[1636]. При этом Петр, предвидя затруднения, обещал помочь пражским учителям присылкой студентов из Киевской духовной академии[1637], знающих латинский язык, «чтобы несходные речи на нашем языке изъяснить». Они-то и были проводниками первоначальных политических знаний в России, начиная с выработки и установления юридических терминов, – так же, как много лет спустя Сперанский, при новых условиях на новом этапе, явился выразителем созревшей уже политической и юридической мысли. Свой указ Петр закончил следующим собственноручным распоряжением: «В сем гораздо постарайся, понеже нам сие гораздо нужно»[1638]. Историк никогда и ни по каким побуждениям не должен упускать из виду исторической перспективы. И при всем том, как мы постараемся показать ниже, он не будет так уж «жестоко» разочарован, если [и] будет ожидать увидеть в реформах Петра черты планомерности и систематичности.
