В апреле 1943 года Черчилль рекомендовал военному кабинету «популяризировать» формулу «Британское Содружество и империя» вместо прежнего названия «Британская империя и Содружество», переставив два слова, но сохранив понятие «империя»[1444]. Черчилль действительно сражался за империю, в которую к 1945 году не верил уже почти никто из серьезных британских государственных деятелей. Сталин боролся за выживание в равной мере обреченной системы, прежде чем начать «холодную войну», которую этой системе тоже предстояло проиграть. Лишь Рузвельт воевал за будущее, которое со временем наступило — с «мягкой» гегемонией Америки, военными базами по всему миру, неограниченным доступом к мировым рынкам и доктриной «панамериканизма», действующей и поныне. Черчилль в день победы в Европе 8 мая 1945 года крикнул ликующей толпе в Лондоне: «Это ваша победа!» — и толпа в ответ проскандировала: «Нет, она ваша!» И премьер-министр, и лондонцы ошибались. Это была, как оказалось, победа уже покойного Рузвельта.
Миру повезло, что Адольфу Гитлеру пришлось иметь дело с людьми такого калибра, как Рузвельт, Черчилль и даже Сталин со всеми его просчетами и ошибками. Если бы Германия сохранила все оккупированные к лету 1941 года территории и не напала на Россию, то располагала бы таким же населением, как в Соединенных Штатах, хотя не более шестидесяти процентов подданных такого рейха владели бы немецким языком как родным, по крайней мере в первом поколении. Используя огромные массы трудолюбивых и образованных европейцев в реализации своих амбиций, Гитлер мог создать самую грозную мировую сверхдержаву. Человечество избежало этой участи: Гитлер, прежде всего убежденный нацист — вторжение в Россию вызывалось скорее идеологическими, а не военными императивами, — был слишком нетерпелив для того, чтобы потратить годы на консолидацию успехов 1940 года. В плане личных качеств Гитлер мог запугивать и надувать робких и наивных людей вроде Шушнига, Гахи, Чемберлена и Даладье, но у него оказалась кишка тонка, когда он столкнулся с Франклином Рузвельтом, Уинстоном Черчиллем и Иосифом Сталиным.
Три державы стали союзниками и в силу обстоятельств, и по взаимному согласию. Для русских вопрос стоял о выживании, и только лишь после поражения немцев под Сталинградом в январе 1943 года и под Курском в июле они начал и диктовать свою волю на полях сражений, окончательно и убедительно взяв верх над немцами в 1944 году. Разгром группы армий «Центр» в ходе наступательной операции «Багратион» летом этого года имел решающее значение для исхода войны и совершенно затмил операцию западных союзников «Оверлорд». Продвижения на Восточном фронте по-прежнему давались дорогой ценой, и даже в 1945 году, в отличие от боев на западе, немцы наносили русским значительно больше потерь, чем они — вермахту.
Не было альтернатив и у американцев, после того как японцы напали на них 7 декабря 1941 года, а Гитлер через четыре дня объявил войну Соединенным Штатам. Теоретически они могли ограничиться Тихоокеанским регионом, но генерал Джордж Маршалл здраво рассудил: гораздо легче нанести поражение Японии после капитуляции Германии, а не наоборот. Стратегию, в соответствии с которой американцы вступили в бои с немцами сначала в Северной Африке, затем в Сицилии и Италии, а потом уже на северо-западе Франции, Объединенному комитету начальников штабов навязали британцы, наложившие вето на любые попытки форсировать Ла-Манш до 1 мая 1944 года (с учетом оперативной обстановки срок вторжения был перенесен на 6 июня). Конфликты между американцами и британцами по поводу начала операции «Оверлорд» возникали постоянно, но те и другие прекрасно понимали, что без согласия британцев не могло быть и речи о более ранних сроках.
И это было действительно так. Когда в феврале 1942 года немцы поставили четвертый диск на машину «Энигма», союзные моряки около года не могли следить за передвижениями кораблей кригсмарине в ходе «Битвы за Атлантику». «Волчьи стаи» немецких подводных лодок не позволили бы обеспечить морскую высадку на северо-западе Европы. «Битва за Атлантику» была выиграна лишь в мае 1943 года — к этому времени четверть миллиона немцев капитулировали в Тунисе и уже планировалось вторжение на Сицилию.
Маршалл мог сколько угодно жаловаться на Брука и Черчилля, но и во время конференции в Касабланке в январе 1943 года еще рано было говорить о направлении десантов через Ла-Манш — по крайней мере до тех пор, пока на юге Англии не будут собраны крупные силы вторжения. За Африкой последовала Сицилия, затем Италия. Не было лишь особой необходимости в длительной и дорогостоящей кампании к северу от Рима, после того как началась операция «Оверлорд», не говоря уже о надуманном вторжении на юге Франции в середине августа.
Высадка в Нормандии привела бы к катастрофе без обеспечения воздушного превосходства и массированных бомбардировок, которые были немыслимы до появления в достаточных количествах истребителей «мустанг» в начале 1944 года. Надо было построить искусственные порты «Малберри» и подводный бензопровод «ПЛУТО», а его можно было проложить не раньше 1944 года. Требовалось время и на созревание дезинформационных операций разведки «Фортитьюд-север» и «Фортитьюд-юг», которые удалось успешно подготовить тоже в этом году. Кроме того, русские должны были в достаточной мере обескровить вермахт, что тоже произошло лишь к 1944 году. (И никакое вторжение через Ла-Манш было невозможно в непредсказуемую сентябрьскую погоду.) В случае провала — а он мог случиться и 6 июня 1944 года вследствие продуманного танкового удара — освобождение Европы могло затянуться на годы, по крайней мере с запада. Если бы союзники не освободили Западную Европу в середине сороковых годов, она оказалась бы под игом такой же тирании, в которую попали и находились до 1989 года страны Восточной Европы.
Союзные армии должны были привыкнуть к серьезным кровопролитиям, поражениям и победам, прежде чем сойтись в открытом бою с основными силами вермахта, а не с довольно слабым Африканским корпусом, который тем не менее жестко сражался под Тобруком, на перевале Кассерин и в других стычках. Операция, подобная Арденнекому наступлению, но предпринятая в 1942-м или в 1943 году, могла сокрушить союзников, особенно при тех запасах горючего и той воздушной поддержке, которыми тогда немцы располагали. Довольно долго действия союзников носили ответный характер, им чаще всего приходилось реагировать на форс-мажорные обстоятельства, создаваемые «железным» фюрером. Отчасти по этой причине в настоящей книге много места уделяется его образу мыслей, поведению и колоссальным, грубейшим просчетам.
Антисемитизм Гитлера, приведший к холокосту, занимал центральное место в его нацистском мировоззрении, но не только не помогал ему выигрывать войну, а, напротив, гарантировал неминуемое поражение. Рейх потратил немало средств на то, чтобы «освободить» Европу от евреев. Помимо морального ущерба для Германии, который для Гитлера, конечно, ничего не значил, политика холокоста была ошибочна и в военном отношении. «Окончательное решение» еврейского вопроса занимало железнодорожные составы, отвлекало войска СС и, кроме всего прочего, лишало Германию миллионов потенциально хороших рабочих и потенциально неплохих солдат. Немецкие евреи храбро сражались за кайзера — сам Гитлер получил Железный крест 1-го класса благодаря усилиям еврея, полкового штабиста, — и их надо было посылать в народное ополчение, а не в газовые камеры. В период между 1939 и 1944 годами трудовые ресурсы Германии уменьшились с тридцати девяти до двадцати девяти миллионов человек — на 26 процентов, — тогда как Гитлеру была нужна рабочая сила для наращивания военного производства[1445].
