Седьмой — сдача первой сессии, готовились к которой мы, как ни странно, вместе, несмотря на диаметрально разные предметы. Просто по полдня просиживали за учебниками и конспектами, зато плечом к плечу, имея возможность взять пятнадцать минут передышки на кружку кофе и даже более бодрящие поцелуи.
Восьмой — снова подстроиться под изменившееся расписание занятий.
Девятый — пережить вторую сессию, которая отчего-то нам обоим показалась в несколько раз тяжелее первой.
Иногда мы ругались по пустякам, иногда — плакались друг другу, честно признаваясь, как устали. Иногда давали слабину и бросали все дела на целый день, чтобы остаться только вдвоём: ласкаться в постели, гулять по городу, устраивать домашний киномарафон. Главное — вместе.
Окончив первый курс, мы решили отметить своё наступившее совершеннолетие совместной поездкой в Италию. А вернувшись из двухнедельной поездки, приняли взвешенное (ни разу) и осознанное (конечно же нет) решение закончить отношения.
Думаете, наша поездка оказалась настолько ужасной? Напротив! Всё было настолько идеально, как показывают только в фильмах: очаровывающие красотой улицы Рима, пылкие поцелуи под палящим летним солнцем, прогулки до полуночи и ощущение полного блаженства, когда разгорячённые после секса тела обдавало свежим ночным воздухом из приоткрытого в номере окна.
И мы испугались. Пошли на попятную. Не смогли адекватно воспринять это чувство счастливого постоянства, приняв его за гнетущую предопределённость.
Мы… или я.
Не знаю, что именно было у Максима, но в моей голове в восемнадцать лет был самый настоящий винегрет из эмоций и желаний. Я считала себя уже взрослой, но до сих пор боялась ответственности; меня ужасала перспектива выскочить замуж и нарожать трёх детей к двадцати пяти (а ведь именно это стоило сделать, раз наши отношения настолько серьёзные!), но и просто прожигать жизнь ради мимолётных удовольствий я не хотела. Я вообще не хотела ничего, что мне пытались навязывать-советовать близкие, а делать по-своему вообще не умела.
Я рассуждала, как в старом фильме Вуди Аллена: любить значит страдать; а раз в наших отношениях всё ровно и подозрительно хорошо, то и настоящих чувств там давно нет.
Мы не ругались. Просто сели и, как взрослые люди, поделились друг с другом причинами разойтись. Впрочем, откидывая нарочито-расплывчатые формулировки и тщательно подбираемые нами определения, я сказала, что он не романтичный, эгоистичный, не интересуется моим мнением и желаниями, единолично принимает все решения и просто ставит потом перед фактом. Иванов же охотно добавил, что я скучная, нудная и веду себя, словно его мамочка.
Первый месяц я не чувствовала подвоха. Чуть больше времени уделяла учёбе, чаще обычного встречалась с подругами, чтобы не оставаться одной, повторяла про себя все корректные, но от этого не менее обидные формулировки, которые озвучил мне Максим перед расставанием. А когда тоска болезненно сдавила грудь, поступила очень глупо: начала встречаться со своим одногруппником.
И ведь не зря Максим ревновал, утверждая, что тот неровно ко мне дышит.
Отношения не складывались. Откровенно говоря, даже после каждого затянувшегося поцелуя я ощущала себя настолько отвратительно, что хотелось в петлю залезть. Но признать собственную досадную ошибку не позволяли гордость и упрямство, по велению которых я растянула этот кошмар почти на два месяца.
А когда осмелилась признать, что была идиоткой и до сих пор влюблена в Иванова, он уже встречался с какой-то другой девушкой.
Несколько недель слёз и лютой ненависти к себе перешли в процесс долгого самокопания и попыток разобраться в своих истинных желаниях и чувствах. Приходилось как-то выбираться из болота отчаяния, тщательно анализировать все свои прошлые и настоящие поступки, учиться жить с полным осознанием упущенного из рук счастья и необратимости произошедшего между нами.
Однажды я увидела его в кафе одного из торговых центров, куда мы часто выходили вместе и куда меня непроизвольно постоянно тянуло, чтобы лишний раз разбередить старые раны. Он сидел в компании нескольких знакомых мне одногруппников и совершенно незнакомых девушек, улыбался и смеялся вместе со всеми. И выглядел настолько счастливым, что я стремглав выбежала оттуда, побоявшись попасться ему на глаза и всё испортить.
Тогда я пыталась вспомнить, был ли он так счастлив со мной, и… почему-то не могла. Зато снова и снова вспоминала наш последний разговор, убеждаясь, что все высказанные им претензии оказались правдивыми и справедливыми.
Время шло, но смириться со старой ошибкой не выходило. Мне приходилось уверять себя, что всё пройдёт, забудется и непременно станет лучше, надо лишь подождать.
Лучше, кстати, не становилось. Если в первый раз я растянула ад заведомо провальных отношений на два месяца, то во второй мне хватило и двух недель, чтобы остаться с кислым послевкусием впустую потраченного времени и неудачной попытки привыкнуть к чужому человеку. На третий же раз у меня оказалось достаточно мозгов, чтобы понять всю бесперспективность очередного романа уже после первого свидания. Вышибить клин клином не удавалось, поэтому я в кои-то веки приняла верное решение и полностью загрузила себя учёбой, а ещё записалась в автошколу и на курсы испанского.
Итак, через год после нашего расставания с Ивановым у меня были водительские права, повышенная стипендия, восторженные отзывы преподавателей и огромная дыра в сердце, небрежно заклеенная пластырем, чтобы сделать вид, будто её нет.
Не могу сказать, что моя жизнь была так ужасна. Нет, в целом всё было хорошо, размеренно, постоянно. Я не плакала в подушку каждый вечер, продолжала общаться с друзьями, даже выровняла непростые отношения с родителями, став больше доверять маме и меньше винить себя в смерти брата. Получилось разобраться, чем именно мне нравится заниматься, и достичь в этом первых, незначительных, но настолько важных для уверенности в своих силах успехов.
Только никак не проходило ощущение, словно я живу под местным наркозом. Вроде и в сознании, всё понимаю, могу говорить, двигать руками и ногами, а вот чувствовать — не получается.
Звонок от Максима застал меня на остановке, в ожидании автобуса до дома, который задерживался из-за первого зимнего снегопада, как обычно неожиданно накрывшего Москву в начале декабря.
Я так опешила, увидев его номер (давно стёртый из списка контактов, но наизусть отложившийся в моей памяти), что не приняла звонок. А спустя секунду, как экран погас, дрожащими от страха и волнения пальцами принялась перезванивать ему, молясь, чтобы это не оказалось просто досадной ошибкой.
— Полина? — его голос, настолько родной и знакомый, звучал непривычно низко и хрипло и совсем не походил на тот, что до сих пор хранился на многочисленных наших общих видео в памяти моего телефона. — Прости, что я звоню вот так… мне очень нужна твоя помощь.
Пока мы по отдельности добирались до больницы, где работали мои родители, он заваливал меня голосовыми сообщениями, коротко описывая, что именно произошло.
