Как нелепо, что именно таким оказался «ангел», о появлении которого я молился всего несколько недель назад. А в целом Городе Ангелов ни одна проектная фирма не ответила на мои письма. Мне пришло на ум, что можно попросить взятку за то, чтобы провести его в гримерку миссис Корнелиус. Как еще (исключая воровство) я мог сдержать слово, данное Эсме? Но только дурак стал бы таскать с собой наличными сумму, которой хватило бы на билет первого класса из Европы. У меня сложилось впечатление, что мистер Хевер, как он ни был ослеплен страстью, прекрасно знал цену деньгам. Однако теперь я мог представить, как выживет миссис Корнелиус, оставшись одна, без моей поддержки. Я не знал, что собой представляет доля Хевера – акции какой-то никчемной местной компании или пятьдесят процентов «Фокс», – но постарался как можно вежливее выпроводить его. Я испытывал определенное сочувствие к человеку, охваченному навязчивой идеей. Я посоветовал ему зайти завтра после нашего дневного спектакля, к тому времени я надеялся получить какой-нибудь ответ. Он так униженно благодарил, что мне стало противно.
На сей раз я отдал его карточку миссис Корнелиус:
– Думаю, что завел полезное знакомство. Этот человек может помочь вам с работой в кино.
Она покачала головой:
– Никада про его не слышала. – К тому времени она уже держала в голове имена всех важных людей в Голливуде.
– Не надо недооценивать Хевера. Он только что вошел в бизнес. Я точно знаю, что он увлеченный человек. Во всяком случае, он может обеспечить хорошую подготовку шоу. Мы заработаем приличные деньги.
Она подмигнула мне:
– Тут шо-то для тьбя есь, Иван? – Она обдумала мои слова. – Но ты знашь мое правило: «Не продавай дешево то, шо тьбе нишо не стоит» и «Зря одежу не сымай».
Я обиделся.
– Я просто предлагаю встретиться с ним. Он очень приятный парень. Я не прошу вас заниматься проституцией!
– А ’от на свой счет я не очень уверена, – сказала она. – Эт’ запах денег творит со мной ’транные вещи.
Я решил, что смогу раздобыть денег, продав свои грузинские пистолеты. В конце концов, у меня не осталось больше ничего ценного, а нувориши Лос-Анджелеса, по слухам, платили просто огромные суммы за то, что теперь называлось подлинным антиквариатом. Я сказал об этом миссис Корнелиус. Она пожала плечами:
– Без толку. Ты ведь немного гордишься ими. Вроде талисманов, верно? Г’това поклясться, эти пист’леты ’рострелили немало еврейских задниц. А впрочем, делай как знашь.
Она не хотела мне помочь. Я придумал и другой вариант – отправиться в ссудную кассу и узнать, смогу ли я получить деньги под залог шоу. Никому об этом знать не стоило, но, согласно подписанному нами клочку бумаги, за свои пятьсот долларов я получал «исключительные права». Теперь я пребывал в ужасном состоянии – паника, гнев, разочарование и страдание смешались. Я мечтал о своей Эсме. Это было бы настоящим самоубийством – подвести ее и в результате потерять. Как будто убить ребенка. Wie heisst dieses Lied?[298]
Глава двадцать первая
Я играл все лучше, одновременно погружаясь в пучину скорби и отчаяния. В тот краткий период своей жизни я превосходил всяких там Бэрриморов. Еще немного – и мы бы сделали настоящую карьеру. Тем не менее меня очень радовало, что на наших шоу не появлялись поклонники из числа клансменов! Если бы хоть один человек меня узнал, мне не удалось бы избежать приглашения на «ночную скачку». Я видел, что случалось с предателями. Клансмены прибивали их яйца к дереву, зажигали внизу огонь и вручали нож, приказывая: «Режь или сгори!» Я сталкивался с подобными ужасами только на Украине, где такие же скоты заживо снимали с людей кожу и жарили младенцев на листах железа. Именно они и были охранниками в Освенциме. Есть такие украинцы, о существовании которых предпочитают не вспоминать.
В конце дня я, как обычно, увидел мистера Хевера – он дрожал и краснел, готовый провалиться на месте в ожидании ответа. Я сказал ему, что миссис Корнелиус не любит, когда нарушают ее уединение.
– Я понимаю, – сказал он несколько раз.
Отчасти из любопытства, отчасти потому, что мне все еще хотелось вытянуть из него немного денег на оплату билета для Эсме, я попытался разговорить Хевера. Много ли он путешествовал? Давно ли обитает в Калифорнии? Где он проживает постоянно? Что он думает о политической ситуации? Странно, что такой крупный человек оказался таким неловким. Преждевременно поседевшие волосы, тонкий голос, непреодолимое смущение – все в нем вызывало жалость. Хевер отказался от путешествий, предпочитая пользоваться телефоном. Он жил «на холмах», но каждый день садился в автобус и отправлялся на работу. Хевер был верным республиканцем, как и его отец. Он почти всю свою сознательную жизнь провел в этом штате и считал, что партия республиканцев больше других сделала для Калифорнии. Эти слова мне многое объяснили – особенно если вспомнить, чем интересовался Хевер всего пару лет назад. Мне показалось, что он тоже захотел окончательно освободиться от этого нового эрзац-клана, отринувшего былые идеалы ради блек-джека, побоищ и кнутов. Я разделял взгляды Хевера. Тем не менее я не мог выбросить из головы совершенно недостойную мысль: если он вспомнит о нашей встрече в Атланте, то смутится куда больше меня. Я сказал, что, прожив здесь так долго, человек неизбежно начинает испытывать интерес к кинобизнесу. Хевер пожал плечами, заметив, что фильмы – «в некотором роде хобби». Его работа не имела ничего общего с кино. Он был инженером. Я, разумеется, уже знал об этом.
– И в какой сфере? – Мне было любопытно, скажет ли он правду.
– Нефть, – ответил он.
– Вы работали в крупной компании?
– Пожалуй, да.
Ему не терпелось сменить тему и вернуться к разговору о миссис Корнелиус. Однако я внезапно превратился из ловца-любителя в настоящего игрока-профессионала. Передо мной стоял человек, который мог познакомить меня с большими шишками! Если действовать осторожно, я сумею помочь миссис Корнелиус и в то же время самому себе. Прискорбно, что я больше не мог намекать на связи клана – мы оба о них не упоминали. Я заметил, однако, что Хевер старательно избегал разговоров о политике. Меня это удивило. Я обдумывал, что делать дальше. Я с трудом сдерживался: мне очень хотелось прямо здесь открыть свою папку и сунуть бумаги ему под нос. Я хотел показать Хеверу чертежи. Я знал, на профессионального инженера произведет впечатление то, что многие любезно называли моей «гениальностью». Откуда ему было знать, что театральный актер окажется выдающимся ученым? Это просто бессмысленно. С какой стати ученый захочет вступить в труппу странствующих актеров? А с какой стати, подумал я, инженер-нефтяник будет тратить деньги на производство фильмов? Возможно, он меня поймет. Но при всем своем оптимизме я решил пока сохранить тайну. Вместо этого я спросил, могу ли я передать какое-то послание (вместе с отвратительным букетом из черных и красных гвоздик) прекрасной даме.
