— Ну, тогда будь здоров! Передай привет своей жене и прелестной Бэрбель. Навести нас в Лихтенштайне. Храни тебя Бог!
Юноша со слезами на глазах пожал руку честного человека, который был преданным слугой герцога и его товарищей по несчастью. У него в голове вертелись вопросы по поводу необыкновенной привязанности крестьянина к его светлости, но он подавил в себе это желание.
— О! Еще одно, чуть не забыл! — воскликнул Ханс, отвечая на рукопожатие юнкера. — Вы не знаете, что ваш бывший гостеприимный хозяин в Ульме и будущий кузен — господин фон Крафт — находится здесь?
— Секретарь совета?! Как он сюда попал? Он ведь — союзник!
— Так вот, он здесь, и нельзя сказать, что чувствует себя хорошо, поскольку пребывает в заточении. Говорят, вчера вечером секретарь подстрекал народ против герцога и открыто выступал за Швабский союз.
— Боже мой! Так это — Дитрих Крафт! Мне надо поскорей идти к герцогу. Там как раз сейчас судят, канцлер хочет его обезглавить. Будь здоров, дружище!
Юноша поспешил по коридору в покои герцога. В Мемпельгарде он входил к нему в любое время дня, потому и теперь слуги, охранявшие двери, почтительно его пропустили. Георг, запыхавшись, вошел в комнату. Герцог посмотрел на него с удивленным недовольством, а канцлер, как маску, напустил на себя вечную сладкую улыбку.
— Доброе утро, Штурмфедер! — воскликнул герцог.
Он сидел за столом. Шитый золотом зеленый плащ украшал его сильные плечи, голову покрывала зеленая охотничья шляпа.
— Хорошо ли ты спал в моем замке? Что тебя привело к нам в такую рань? Мы заняты, — продолжал герцог.
Глаза молодого человека беспокойно бродили по комнате и наконец отыскали в одном из углов секретаря Ульмского совета.
Тот был бледен как смерть, его выхоленные волосы в беспорядке свисали на лоб, а розовое пальто, которое он носил поверх своей черной одежды, было изорвано в клочья. Секретарь жалобно взглянул на Георга, потом перевел взгляд кверху, в небо, как бы говоря: «Для меня все кончено!» Подле него стояли несколько человек, один из них длинный, тощий, вроде бы Георг где-то его видел. Пленников охраняли Длинный Петер, храбрый Магдебуржец и венец Штаберль. Ландскнехты, широко расставив ноги, опершись на алебарды, казалось, застыли на месте.
— Я говорю, что мы заняты, — продолжал герцог уже нетерпеливо. — Что ты уставился на этого розового господина? Он закоренелый преступник. Для него уже и меч отточен.
— Ваша светлость, позвольте мне кое-что сказать, — возразил Георг. — Я знаю этого господина. Клянусь всем своим достоянием, он мирный человек и никак не преступник, заслуживающий смерти.
— Святой Хуберт, как смело ты это утверждаешь! Все в мире изменилось! Мой канцлер, опытный юрист, разрядился в пух и прах, как молодой воин, а мой юный боец строит из себя адвоката. Что ты скажешь на это, Амброзиус Воланд?
— Хи-хи-хи! Я хотел немного посмешить вашу светлость, зная с прежних времен, как вы любите шутки. Ну и юный Штурмфедер тоже решил поучаствовать в веселье, разыгрывая из себя юриста. Хи-хи-хи! Но этому Розовому уже ничего не поможет. Оскорбление его величества! Он будет обезглавлен прямо в своем розовом пальтишке!
— Господин канцлер! — взорвался от возмущения юноша. — Господин герцог может подтвердить, что я никогда шутом не был, эту роль я оставляю для других. И человеческой жизнью я тоже не играю и не шучу над нею! Повторяю со всей серьезностью и клянусь своею жизнью, что перед вами дворянин фон Крафт, секретарь Ульмского совета. Надеюсь, мое поручительство достойно внимания.
— Как?! — изумился Ульрих. — Так этот нарядный господин и вправду твой гостеприимный хозяин, о котором ты мне так часто рассказывал? Жаль мне его. Но что делать? Он арестован как возмутитель народа.
— Да-да! — хрипло подтвердил Амброзиус. — Это настоящее crimen laesae majestatis[91].
— Позвольте, господин герцог. Я довольно долго изучал право, чтобы знать — в данном случае и речи быть не может о таком тяжком преступлении. Вчера вечером Штутгарт был еще под властью союза, наместник и советники были также здесь, и секретарь, не будучи подданным вашей милости, должен был выполнять свой долг: поступать как всякий союзный солдат, воюющий против нас по приказу своего начальства.
— Эх, молодость, молодость! — сокрушенно просипел Амброзиус. — Вы говорите сгоряча, мой юный, уважаемый друг! Как только герцог объявил свою волю городу, он уже animam possidendi[92] им и все, что находилось в стенах города, уже принадлежало его светлости. Следовательно, тот, кто замышлял заговор против герцога, виновен в оскорблении его величества. А господин фон Крафт держал перед народом очень опасные речи.
— Но это невозможно! Это так не похоже на него! Господин герцог, подобного не могло быть!
— Георг, — со всей серьезностью предостерег герцог, — мы терпеливо выслушали тебя. Твоему другу уже ничем не поможешь. Перед нами лежит протокол. Канцлер еще до моего прихода произвел допрос свидетелей, и они прояснили все. Мы должны наказать его, чтобы другим было неповадно. Врагов надо поражать в самое сердце. Канцлер прав, я не могу пощадить злоумышленника.
— Господин герцог! Позвольте всего один вопрос секретарю и свидетелям! Лишь два слова!
— Это против всяких правил правосудия! — вмешался канцлер. — Я вынужден протестовать, любезный мой! Расцениваю ваш поступок как вмешательство в мои обязанности.
— Оставь его, Амброзиус. Пожалуй, пусть он спросит бедного грешника, так и так тому конец.
— Дитрих фон Крафт, кто вас арестовал? — спросил Георг.
Объятый смертельным страхом, бедный секретарь растерянно таращил глаза и стучал зубами. Наконец он кое-как овладел собой и выдавил из себя несколько слов:
— Я прислан сюда советом, состою секретарем при наместнике.
— Почему вы вчера ночью появились перед горожанами?
— Наместник приказал мне вечером, когда народ стал проявлять недовольство, появиться перед горожанами и напомнить им о клятве.
— Вот видите, он выполнял высочайший приказ. А кто вас арестовал?
— Вот этот человек, который стоит подле вас.
— Так вы арестовали его? Значит, вы должны были слышать, что он говорил. Что же сказал этот человек?
— Да что он мог сказать! — ответил горожанин. — Не успел произнести и шести слов, как наш бургомистр Хартман сбросил его со скамьи. Я слышал только, как он произнес: «Подумайте, люди, что на это скажет светлейший союзный совет?» Вот и все, Хартман тут же схватил его за шиворот и швырнул на землю. А вот доктор Кальмус держал длинную речь.
Герцог расхохотался так, что комната задрожала. Он переводил взгляд с Георга на канцлера, который хоть и побледнел, но все же сохранял улыбочку на лице.
