– Это так важно? Он задел ваше самолюбие?
– Это вопрос моей чести! – свирепо прорычал де Бац.
Целую неделю после этого разговора барон почти не ел, не спал и появлялся в доме на улице Менар очень редко. Он рыскал по городу и собирал свою армию роялистов. Проводил совещания, как вызволить королеву, строил планы один безрассуднее другого. Ружвилль, человек из числа его помощников, предлагал даже проникнуть в Консьержери и переговорить с ее величеством, чтобы подготовить почву для побега. Но все усилия были тщетны. Не оставалось даже призрачной надежды отчаянным наскоком отбить узницу по пути на площадь Революции – именно так девять месяцев назад де Бац предполагал спасти короля. Времена изменились. У короля были друзья даже среди республиканцев, а королеву все ненавидели – беззастенчивая пропагандистская ложь сделала свое дело.
Эта усердная обработка умов продолжалась до самого конца. Когда люди пытаются оправдать свои прегрешения, их изобретательность не знает пределов. С кем только не сравнивали бедную опороченную королеву – даже с Мессалиной, но все было мало. Заправлял этой подлой кампанией Эбер.
Суд длился два дня и закончился в среду, 16 октября, в четыре часа утра вынесением смертного приговора. Спустя несколько часов королеву со связанными за спиной руками усадили в телегу. Она была во всем белом, из-под чепца выбивались неровно обрезанные седые волосы (последнюю прическу собственноручно делал палач). Но она сидела выпрямившись, ее полные губы австриячки презрительно кривились в ответ на свист и улюлюканье черни, собравшейся поглазеть на кровавый спектакль.
Последний королевский выезд выглядел внушительно. В столицу вошло тридцатитысячное войско. Париж заполонили вооруженные солдаты. Гремели барабаны. Конные и пешие гвардейцы выстроились сплошной стеной вдоль всего пути следования ее величества к месту казни. На всех возвышениях чернели жерла пушек.
О чем думалось королеве в последний час? Сравнивала ли она эту процессию с другой, двадцатитрехлетней давности, когда прекрасная пятнадцатилетняя принцесса впервые ехала сквозь такую же толпу? Тогда народ тоже неистовствовал, только вот чувства в его криках и возгласах слышались совершенно иные.
Измученный де Бац стоял в толпе, полубезумным взором наблюдая за происходящим. Под возгласы «Смерть тиранам! Да здравствует Республика!» венценосная голова пала.
В полном смятении, не замечая дороги, барон вернулся на улицу Менар к Моро, который в тот день не стал выходить из дому – но не потому, что ничего не знал о событиях или остался к ним равнодушен. Андре-Луи поднялся навстречу другу.
– Итак, все кончено, – тихо произнес он.
Барон ожег его пылающим взглядом налитых кровью глаз.
– Кончено? Нет. Все только начинается. То, о чем вы слышали, находясь здесь, только увертюра. Пора поднимать занавес.
Самообладание ему изменило. Де Бац производил впечатление пьяного или сумасшедшего и говорил так же бессвязно, понося всех и вся, начиная с оголтелой толпы и заканчивая самим собой:
– Мне стыдно, что в моих жилах течет та же кровь, что и в жилах этих шакалов, – заявил он. – Ни один народ в мире не скатился бы до такой подлости. Бесчеловечные, звероподобные недоумки! Но ничего, они еще об этом пожалеют, когда узнают, насколько продажны их новые хозяева от Конвента. Даже они сообразят своими куриными мозгами, что к чему. Вот тогда они найдут, на кого все свалить, и пламя безумной ненависти сожрет самих раздувших его злобных сатиров, которые повинны в этом ужасе. Клянусь, все они отправятся той же дорогой, что и королева.
Хотя Андре-Луи и не реагировал на казнь Марии-Антуанетты так бурно, как де Бац, он разделял его решимость. Он держался внешне хладнокровно и сдержанно, но именно потому был вдвойне опаснее.
В течение нескольких дней друзья только наблюдали за развитием событий и ждали, когда поднимется занавес и начнет разыгрываться драма, сценарий которой они так искусно разработали.
Менее чем через две недели состоялся суд – вернее, пародия на суд – над двадцатью двумя жирондистами, томившимися в тюрьмах с июня. Робеспьер решил, что его час пробил. Теперь ни у кого не осталось сомнений, что партия Горы, бесспорным лидером которой был этот человек, сделалась ведущей политической силой государства. За судом последовала неизбежная казнь – массовая бойня, какой площадь Революции еще не видела.
После этого кровавого спектакля к де Бацу отчасти вернулся прежний неукротимый дух. Он даже слегка улыбнулся, сказав со вздохом:
– Бедняги! Такие молодые, такие талантливые! И так же как они, не колеблясь, ради удержания собственной власти, одобрили казнь короля, их казнь заслужит одобрения со стороны монархистов, поскольку она будет способствовать делу возрождения монархии. Подобно Сатурну, Конвент начинает пожирать своих детей.[274]Именно на это мы и рассчитывали. Если так пойдет и дальше, то скоро в департаментах не найдется ни одного храбреца, готового заменить отправившихся на гильотину депутатов. Конвент сократится до горстки презренных негодяев, которых в конце концов сметут, как сор. – Барон снова вздохнул и спросил: – Как поживает Индская компания? Не дозрела еще?
– Скоро дозреет, – ответил Андре-Луи. На днях комиссия объявила, что ликвидация не получила большинства при голосовании, поскольку она противоречит национальным интересам. Скромное известие об этом решении мигом достигло слуха дельцов, и доверие к компании уже начало восстанавливаться. – Акции поднимаются день ото дня. Получат наши приятели свою прибыль или нет, не так уж и важно. Они свое дело сделали. Сейчас я готовлю подборку фактов для какого-нибудь депутата с достаточно высокими амбициями, чтобы он не побоялся рискнуть и кинуть первый камень.
– Кто у вас на примете?
– Филиппо.[275]Он славится своей честностью. Кроме того, он из умеренных, а значит, естественный противник крайностей Шабо. Я уже прощупывал его. Мы беседовали, и я высказал удивление тем, как быстро многие члены Конвента становятся состоятельными людьми. Я с невинным видом спросил, нет ли у него объяснения этому факту. Он разозлился, назвал все это намеренной клеветой и сказал, что подозревает за подобными слухами заговор, цель которого – дискредитировать Конвент.
– Довольно проницательный малый, – заметил де Бац.
– Я пообещал выяснить, что смогу, и составить для него подробный отчет. Как раз сейчас готовлю.
Отчет был подготовлен настолько хорошо, что неделю спустя убежденный фактами народный представитель Филиппо поднялся на трибуну и бросил эту бомбу в депутатов. На время это положило конец дискуссиям на отвлеченные темы, которыми пробавлялся Конвент со дня возвращения Дантона.
