Сразив управляющую, владетель поднялся по крыльцу.
Я не спешила идти за ним, мне хотелось посмотреть, что станет с Гримми. Несчастная то открывала рот, то закрывала, и пальцы на руках то сжимала, то разжимала. Обесцвеченный явно пошутил но она приняла это близко к сердцу. Что, если она уволится? С кем я буду ругаться? Это же одна из немногочисленных радостей моей жизни.
— Не обращайте внимания, сударыня, — к Гримми поднялся Ветров. — Владетель просто шутит. Если Ильмонг доставляет вам проблемы, я сам сделаю ему внушение.
Гримми подняла глаза на внезапно обретенного защитника, и сразу же опустила — смущается? Кажется, и впрямь смущается.
— Многие в особняке были бы вам очень благодарны… — сбивчиво проговорила она.
— Я обязательно с ним поговорю. Не беспокойтесь, сударыня.
Женщина кивнула, все еще пряча глаза. Как только Аркадий отошел, она прошла за ним немного, а потом резко покачала головой, словно отрицая какую-то мысль.
Я вышла из своего укрытия — другой стороны крыльца, и поднялась по ступенькам.
— Блага, Гримми. Хороший денек сегодня, да?
Она встрепыхнулась, как испуганный зверек.
— Ты! Здесь! Почему?
— Перед тобой отныне не простая девка, а горничная самого владетеля.
Он собралась что-то сказать, но я ее опередила:
— Не ругайся, Гримми. Ты же отлично знаешь, куда меня вчера повели центавриане. К хозяину своему. А тому я так понравилась, что он меня сделал своей горничной.
— Горничной? — с непередаваемым презрением протянула женщина, окидывая меня взглядом. У Гримми существует целая система определения — кто порядочный, а кто нет. И в этой системе место у меня среди вторых. Потому что я не стесняюсь запросто разговаривать с мужчинами, вне работы предпочитаю носить брюки, и много еще почему.
— Да, представляешь. Как увидел меня, так и обомлел. Влюбился, должно быть. Смотри, Гримми, вот стану владетельницей…
Женщине так не понравились мои слова, что она развернулась и быстро от меня отошла. Я крикнула ей вдогонку:
— И тебе придется терпеть, меня, Гримми. Придется, дорогая!
Улучив момент, я позвонила в клинику, где лечилась Элеонора. Из-за владетеля у меня вчера не было и минутки, чтобы поинтересоваться ее судьбой. Итак, я позвонила и узнала, что Элеонора Монсиньи по-прежнему в той же клинике в Ферисголде, и проходит лечение. Я спросила, можно ли ее навестить, и получила грубый ответ: нет. Она пыталась напасть на владетеля, и потому навещать ее больше нельзя.
Ну, этого следовало ожидать. Тут ничего не поделаешь, хорошо уже одно то, что ее не казнили. Я воспользовалась любимым способом избавления от плохих мыслей — затолкала их как можно дальше в голову, так далеко, откуда они не могли мешать.
И залезла в Сеть, узнала, как же переводятся слова, что обронил альбинос после моего удара.
Итак…
«Все пропало, я пропал». И это сказал альбинос? Странно. Такие, как он, не склонны к пессимизму.
Сделав в уме заметку насчет цента, я привела себя в порядок и обработала кончики пальцев заживляющей мазью. Надев перчатки, поднялась на этаж владетеля, с замиранием сердца вошла в его покои. И сразу же поругала свое сердце за такую слабохарактерность.
Владетель стоял у окна, он уже переоделся. Центавриане предпочитают однотонное и обтягивающее. В темно-сером костюме альбинос смотрелся почти худым. Местные мужики в большинстве своем плотные, коренастые, к ста годам приобретают уютное пузико. Центавриане же с возрастом не меняются. Отмороженные — что с них взять?
Я замерла у столика, ожидая указаний.
Не поворачиваясь, владетель сказал:
— Назови свой уровень эо.
— Четыре с половиной.
— У тебя никак не меньше семи.
— Не-е-ет, светлейший, — поспешила я возразить. — В школе на выпускных экзаменах я едва до четырех с половиной дотянула.
Как давно ты закончила школу?
— Больше десяти лет назад.
— И с того момента ты не проверяла свой уровень эо?
— Нет, — беззаботно ответила я.
Мужчина повернулся ко мне, посмотрел в лицо, как будто на лице у меня все ответы написаны. И ведь разглядел что-то, подметил, черт беловолосый.
— Человек, у которого эо-уровень — семь, не может ходить с ожогами. Залечи себя.
— Я не умею, светлейший.
— Разве Энгор не родина сильнейших психокинетиков? — выдал он мне мою же фразу, и сделал это мягко-мягко. Его голос можно было сравнить с невесомыми пушистыми перышками.
— Психокинез никогда меня не интересовал, светлейший.
— Покажи руки.
Первая реакция — самая искренняя. Вместо того чтобы показать ему свои руки в перчатках, я спрятала их за спину.
— Что такое? — его голос стал еще мягче, если это вообще возможно. — Когда я подхожу ближе, твоя аура становится похожа на серое облако, — центаврианин провел ладонью над моей головой, и я вся сжалась изнутри.
Его рука опустилась ниже, еще ниже, и замерла напротив моего паха.
— Сказать, что здесь?
Я онемела, потеряла способность думать. Он коснулся низа моего живота, расположил ладонь как раз над женскими органами. Меня парализовало его нахальством. Как можно… трогать… не свою женщину? Так трогать?
— А здесь ничего, — подвел он итог, и, подняв другую руку, ухватил меня за шею, приблизил к себе. Оглушенная, испуганная, я смотрела на него и не видела. Глаза застилал страх. Я хотела сказать «Отпустите», но в моем горле что-то забулькало, и я замолкла. Тело напряглось так, что я даже дышать нормально не могла — ловила воздух урывками.
Энергетика владетеля душила меня. От него веяло опасностью, поэтому я непроизвольно сравнивала его с тем. Владетель убрал от меня руки и сказал:
— Ты не жилец. Энергия в твоем теле нестабильна и циркулирует неправильно.
— Знаю, — удалось мне сказать с трудом.
— Знаешь, и не лечишься?
— Лечусь.
— Где?
— В клинике. В Ферисголде.
Мне было тяжело даже просто стоять рядом с альбиносом, не говоря уже о том, чтобы ему отвечать. И все же я выдавливала из себя слова, чтобы не впасть в полубезумное состояние паники. Нужно говорить, нужно думать, и тогда приступ меня не одолеет.
Альбинос — не тот.
— Значит, плохая клиника в Ферисголде. Снимай перчатки, горничная. Посмотрим, что с твоими руками.
Сама не понимаю, почему, но я его послушалась, стянула перчатки. Мои руки тряслись. Мужчина провел ладонью свободной руки над моими пальцами, приподнял бровь.
