Попробуй думать о бусинке, когда хочется есть!
В такие моменты я жуть, как завидовала детям из обычных школ, у которых был низкий уровень эо. В конце концов, я с горем пополам овладела основами психокинеза, и даже обходилась без ТПТ-передатчика[1], но после школы так и не пользовалась эо.
Мама сокрушалась, говорила, что эдак я никогда не найду хорошего жениха, папа тоже расстраивался. А потом… неважно, что было потом. Я забыла о том, что являюсь психокинетиком.
Вчера пришлось вспомнить. А хорошо я приложила владетеля! И получилось у меня это безо всяких медитаций и подготовки — раз, и сила вышла, легко и эффектно. Может, не так уж я бездарна в психокинезе?
Я сконцентрировалась и закрыла глаза. Попробую сделать что-то простенькое. Мысленным взором я медленно ощупала полянку, домик, снегоходы. Подумала о шишках на соснах.
Спущу-ка одну.
Я жмурилась и ждала, ждала и жмурилась. А когда открыла глаза, шишки передо мной не лежало. Ладно, управлять предметом с закрытыми глазами — это не так уж просто. Я посмотрела вверх, выбрала одну шишку на сосне.
Падай!
Ну же!
Шишка упала, но другая, с нижней ветки. И, скорее всего, не от моих мысленных потуг. Я выбрала другую шишку и попробовала еще. Ничего не вышло, только пальцы еще больше заболели.
И так всегда: когда не нужно, эо хлещет через край, а когда нужно — и капельки силы не выйдет. Никогда у меня не получалось управлять эо, и начинать не стоит.
Когда вернулись мужчины, я как раз смирялась с этой мыслью. Владетель и Ветров о чем-то спорили, передавая друг другу кубы в чехлах, провожатые благоговейно молчали. Видимо, стали свидетелями чего-то необычного.
— Горничная! — альбинос так резко перешел от центаврианского к русскому, что я подскочила. — Нам нужна еда.
Я подошла к сумке-переноске.
— Где вы желаете отобедать, светлейший? В домике? Я подготовлю все, и позову вас.
— Мы очень голодны, — глаза центаврианина и впрямь голодно, опасно блеснули, — так что просто разогрей еду здесь.
Обойдемся без вилок и салфеток.
— Разогреть? Но я ничего для этого не взяла.
— Мыслью разогрей.
На моем лице, наверное, появилось очень интересное выражение, раз владетель недовольно проговорил:
— Что такого сложного в том, чтобы разогреть мясо силой мысли?
Ого, как он зол… Что у них там в зоне произошло? С ученым поцапались? Я глянула на Ветрова, и этим обозлила владетеля еще больше. Он подошел вплотную, и мне сразу стало как-то невесело, неуютно и много чего еще с приставкой «не».
Ужасная у него все-таки энергетика.
— Задание я дал тебе.
Сказал, как отрезал. Я взглянула на курицу в свертке. Сосредоточилась.
Прошла минута. Две.
— Долго еще?
— Я стараюсь, светлейший.
— Разогрей сам, — предложил Ветров.
— Сам? — тягуче повторил центаврианин и посмотрел на ученого. Мне выпала возможность оценить профиль мужчины, и отблески красного в глазах. Стало еще интереснее, что же там у них произошло, что цент так обозлился.
— Ай! — вскрикнула я — это курица нагрелась так, что моим рукам стало горячо. Возглас отвлек владетеля. Он снова повернулся ко мне, начал сам разворачивать сверток. Отщипнул кусочек курицы. Бросил в снег.
— Слишком горячо. Охлади.
Я вспыхнула, к щекам прилила кровь:
— На морозе быстро остынет, светлейший. Подождите минуту.
— Ох-ла-ди.
«Ах, ты ж морда высокомерная! Чтоб тебя…» Я не успела продолжить мысль — на макушку владетеля упала шишка. Мой гнев утих так же быстро, как и вспыхнул. На лице надменного цента появилась такая забавная растерянность, что меня разобрал смех.
Упала еще одна шишка, и еще, они посыпались на нас дождем. Ох, как колотит по плечам, голове, рукам… Мы с Ветровым бросились в домик, мужики заметались у снегоходов, и только владетель оставался на месте.
Шелест и звуки ударов прекратились. Я остановилась, огляделась. Вот это пейзаж! Шишки будто увязли в воздухе.
Владетель что-то сделал, и они начали медленно опускаться в снег, огибая его фигуру.
— Почему здесь такая активность? — спросил Ветров.
— Должно быть, сбой оборудования, — медленно произнес владетель.
Мы вернулись в особняк. Зевая и мечтая хотя бы о часике сна, я поглядывала на обесцвеченного владетеля. Один «куб» он взял с собой, остальные рассортировал по своему рюкзаку Ветров. Сойдя с аэро-площадки, мы пошли к особняку по хорошо вычищенному двору.
Я шла позади, как и подобает прислуге.
У крыльца мужчин встретила Гримми. На плечи она накинула рыжую короткую шубку, а пшеничного цвета косу перекинула на грудь. В свете Эн, на свежем воздухе, женщина выглядела прекрасно — щеки порозовели, волосы золотились. Если бы она сейчас улыбнулась, то стала бы ослепительно красивой. Но управляющая никогда не улыбалась просто так и тем более не улыбалась для приветствия.
Ведьма… Но ведьмами не от хорошей жизни становятся.
— Блага, светлейший. — В первую очередь Гримми поклонилась владетелю. — Блага, сударь, — а этот поклон предназначался Ветрову. — Прикажете подать обед в столовой?
— Я пообедаю в своих покоях.
— А вы, сударь? — спросила Гримми у Аркадия.
— Я не голоден, благодарю вас.
— Ильмонг проснулся? — спросил владетель.
— Не могу сказать, светлейший. Он не покидает своих покоев и просит не тревожить его, — в голосе Гримми сквозила неприязнь. — Позвольте… позвольте сказать вам что-то, светлейший.
Альбинос кивнул.
— Господин Ильмонг привел в особняк распутных девок. Они разгуливают по особняку. Прошу вас вмешаться, светлейший.
— Вы что-то имеете против распутных девок?
Гримми поменялась в лице, прижала ручку с пухлыми пальчиками к груди. Я даже начала опасаться, как бы она от потрясения не оступилась и не полетела с крыльца.
— Я жду вашего ответа, сударыня. Что такого плохого в распутных девках?
— Они… они распространяют порок!
— Секс — это порок?
Бедная Г римми стала близка к обмороку. В Дарне слово «секс» считается грубым, грязным словом. Достойным женщинам дозволено использовать только слово «любовь».
— Мы считаем, светлейший, что любовь без брака — порок.
— Ваши взгляды безнадежны примитивны, сударыня. И, раз уж мы коснулись этой темы: я одобряю распутных девок. И тех, что берут деньги за услуги, и тех, кто занимаются этим для своего удовольствия.
