— Почему-то мне очень тревожно, глухопятый. — Катерина потрогала ухо у Лехи Васильева.
Он прижал ее к себе, потерся носом о ее плечо, поцеловал тихонько крошечную родинку на шее, поймал губами прядь волос. Они удивительно пахли, Катькины волосы. Не мылом и не бальзамом, а чем-то съедобным, может быть, ванилью? А как пахнет ваниль? Говорят, это пыльца каких-то заморских цветов.
Голова у Лехи Васильева кружилась от этого сумасшедшего запаха, от близости любимой женщины, такой нежной и трепетной, как новорожденный олененок. Он боялся нечаянно сделать ей больно. Ему самому казалось, что руки у него огромные и неуклюжие, голова, как гиря стопудовая, и сам он как КамАЗ с прицепом, который не остановить. Странно, никогда раньше, ни с одной другой женщиной, он не ощущал себя таким. Даже Лера, с идеальными пропорциями модели, утонченная и хрупкая, если не сказать худющая, не пугала его так. Может быть потому, что они с Лерой не любили друг друга, а просто «занимались любовью»? Лера вообще предпочитала не произносить это старое вечное слово, называя физические упражнения в постели просто и понятно — Васильев задумался. Он вдруг вспомнил, что практически никогда не целовал Леру. Дежурный поцелуй при встрече, прощальный на дорожку, и все!
Катьку он мог целовать без устали часами. Наверно, потому, что она призналась, как ей это нравится. Не абстрактно нравится, когда ее целуют, а исключительно в его, Лехи Васильева, исполнении. Катька находила миллион самых невероятных слов, говоря о том, что она при этом испытывает. Он чувствовал («ЧуЙствовал»!) себя первоклассником, который вдруг начал открывать для себя, казалось бы, такой знакомый мир.
Она растолковывала ему, что женщина всегда хочет того мужчину, которого любит. Мужчина по своей корявой природе хочет ту женщину, которая ему нравится. А иногда и не нравится, но он все равно хочет. Из любопытства! Потом он может полюбить ее, а может и не полюбить. Одно другому не мешает. Получалось, что женщина в этом вопросе более совершенна, более требовательна, что ли. А мужчина, как всегда, абсолютно неразборчив в собственных связях.
Вот черт! Наверно, она была права. И Васильев понимал, что его отношение к этой женщине уже находится в иной стадии: она не просто нравилась ему. Он ее полюбил. И даже озвучил это сегодня. И потому для них это была совершенно особенная ночь. Катька была счастлива от его признания. Васильев был ошеломлен тем, что сказал. Он и не помнил, когда это у него было в последний раз. И было ли?
Леха Васильев аккуратно вытянул из-под Катерины совершенно затекшую руку. В ней бешеными молоточками застучала кровь, пальцы закололо, будто в них воткнули одновременно миллион иголочек. Он поднял руку, подождал, когда закончится эта «иглотерапия». Катерина встрепенулась, нашла в темноте его ладонь, начертила внутри ее какой-то узор. Пальцы двух рук сплелись в замок, причем маленькая женская ручка была гораздо сильней. Она до хруста сжимала онемевшие пальцы его руки, сопротивлялась его медвежьей неуклюжести, дразнила и сводила с ума. Он весь, от макушки до пяток, превратился в нерв, в сдавленную пружину, по которой ползали мурашки — целые табуны этих невиданных никем зверушек, проживающих в любом человеческом организме.
Он поцеловал ее в пальцы, судорожно вцепившиеся в его ладонь, потом в тонкое запястье, украшенное цепочкой. Губы его поползли по ее руке — он ощущал, как тонкие пушистые волоски щекочут их. Мурашки остервенело понеслись в обратном направлении — от пяток к голове, и через секунду проникли в мозг. О, это было заразное заболевание! Еще минуту назад Катька не чувствовала ничего, кроме тихой нежности к этому большому зверю в человечьем облике. Но по сплетенным пальцам, по губам, которые обследовали каждый сантиметр ее тела, ненасытные мурашки перебирались и на нее, размножаясь со скоростью звука.
Еще мгновение назад их было двое: два тела, два сердца, две пары рук, сплетенных крепко-накрепко. Его путешествие от кончиков пальцев руки до розовой мягкой пятки логически завершилось тем, что он и она перестали существовать отдельно друг от друга.
Открытие, сделанное Лехой Васильевым, повторилось: процесс растворения одной души в другой сильно отличается от физиологического слияния двух разнополых существ. Так, как любовь отличается от секса.
С ним были глаза новорожденного олененка, в которых плескался свет свечного огарка. Они задыхались от нежности друг к другу, падали, взлетали и взрывались одновременно, и на последнем аккорде в унисон выдохнули «Я тебя…»…
…Свеча отгорев, погасла, и тьма навалилась такая, как будто оборвалась ниточка, на которой висел хрустальный шар луны. Он ухнул с высоты, и, столкнувшись с землей, беззвучно рассыпался на миллион осколков, отразившихся в небе звездами. Они их увидели за окном, когда глаза привыкли к темноте, выровнялось дыхание и разделилось на два потока: мелкий, поверхностный — Катеринин, и глубокий, тяжелый — Лехи Васильева.
II
Странная это штука — современный бизнес. Редкий человек, влезший в него, останавливается на достигнутом. Всегда не хватает и всегда хочется больше. Так было и у Васильева. Удача была с ним, и он в свое время приложил немало усилий для того, чтобы поставить на ноги свой достаточно серьезный бизнес. И тут вступил в силу закон, который можно обозначить понятием «бизнес-соблазн». Казалось бы, есть достаточно успешное предприятие — мебельное производство на границе с Финляндией. Все рядом, затрат не так много: вози с той стороны заготовки из сосны и шлепай красивую светлую мебель. Расширяйся именно в этом направлении. Так нет же! Подвернулся загибающийся после перестройки завод по ремонту бурильного оборудования где-то в сибирской тьмутаракани. Посчитали — прослезились: «живые» деньги на дороге лежат, ну как не взять?! Взяли. За заводом — птицефабрика, за птицефабрикой — автосервис. И так до бесконечности. Дальше — больше. А нефтяное месторождение имени себя любимого? Да сам бог велел! Ну, стреляют там за это дело, но не всегда же попадают! Риск большой, так и выгода не маленькая.
Неприятности у Васильева начались этой осенью. Бизнес буквально рвали на части бандиты, менты, чиновники всех мастей. Одни от других, кстати, не многим отличались. Но самое страшное было в другом. Те, кому вчера доверял безоговорочно, предали. Та часть бизнеса, которая была в Питере, еще находилась под контролем, но та, которую с таким трудом родили на Крайнем Севере, которую пестовали, как любимого ребенка, рушилась день ото дня.
Васильев и его компаньон Максим Копылов каждые две недели летали в Тюмень. Разбирались с документами, с партнерами, которые без устали воровали все, что плохо лежало. Пару дней гоняли их, как вшивых по бане. Потом запирались в офисе, подальше от всех, выпивали от души, матеря на чем свет стоит всех желающих поживиться за чужой счет. Потом сутки парились в бане, плавали в бассейне — приходили в себя от работы и пьянки — и уезжали далеко на север, в поселок Первомайский, в окрестностях которого несколько лет назад они отрыли свою золотую жилу.
Месторождение и предприятие по переработке нефти, в которые вбухали столько, что страшно было подумать, приманивали не только местных братков. Отгрызть его хотели большие папы, купающиеся в нефтедолларах. И ведь что самое смешное, когда Первомайский отдавали за гроши, он никому на фиг не был нужен. Никто в нем не видел никаких перспектив. Железная дорога от него далеко, автодорога аховая, а порой просто непроходимая, да и по количеству «черного золота» в Первомайском у многих были большие сомнения. Зато сегодня, когда предприятие заработало на полную мощность и показало, что это еще не предел, только ленивый не тянул к нему лапку загребущую.
