Милитаризация общества привела к тому, что не только шатлены, но также и графы и даже князья именовали себя miles (лат. — «воин», ед. ч.), не дозволяя, однако, применять к себе среди прочих равных по рангу тот же термин, но употребленный во множественном числе. Дело в том, что множественное число того же слова — milites — прилагалось лишь к вассалам, которые служили своему сеньору оружием. Принятие названия miles (это именно название, а не титул) представлялось знатным людям естественным, так как сами они, по «правилам игры», тоже выступали в роли вассалов, но — в ином отношении, тоже служили своим оружием сеньору, но — сеньору более высокого уровня.
Что касается непосредственно зависимых от шатленов «вооруженных людей» — будь то «вассалы на кормлении» (vassaux chasés) или вооруженная челядь, проживавшая в замке, — то они-то как раз и составляли основную массу воинов (milites). Каков был их ранг? Легко различимы следующие разряды. Во-первых, и здесь имелась своя «аристократия», сколь ни условно на таком низком уровне это слово. Это — уже упоминавшиеся выше «молодые» и бастарды. К ним стоит добавить бедных родственников шатлена разной степени родства, живших под его кровом, сидевших за его столом и еще способных поднять за него оружие. В жилах у всех них текла «благородная» кровь. Ступеньку пониже занимали лично свободные люди, тем не менее связанные с шатленом клятвой вассальной верности — это «верные» в самом тесном смысле слова. В самом низу — челядь, сервы (что полностью соответствует категории русского средневековья: «военные слуги невольные». — Ф.Н.).
Сбоку этой пирамиды находился еще один разряд, который никак не мог встроиться в нее. Какая-то часть дружины шатлена состояла из воинов, которые не могли похвастаться хотя бы каплей «благородной» крови, которые служили сеньору не за «корм», не за бенефиций и которые, в завершение всех «не», не сервы, а люди свободные. То — владельцы аллодов, то есть земель, находившихся в их безусловной собственности. Говоря иначе, то — представители разбогатевшей крестьянской верхушки, у которых хватало денег на приобретение боевого коня, оружия и доспехов, хватало и времени — на освоение боевого искусства и, главное, хватало страстного стремления ценой верной и безвозмездной, по крайней мере на первых порах, военной службы пробиться в манящий мир господ.
Честолюбивые мечты, причем не только их, но и других воинов низкого происхождения, были не столь уж несбыточными. Древняя гипергамия, около тысячного года претерпев мутацию, отлилась в новую форму: сеньор, с одной стороны, прилагал все усилия, чтобы женить своих сыновей на представительницах более высоких семейств; с другой же — своих дочерей, законных, чаще незаконных, а также вдов близких родственников выдавал замуж за простых воинов в награду за их верность и доблесть. Такая щедрость ему самому стоила недорого (благородные девицы и дамы были бесприданницами или почти бесприданницами), зато была очень дорога для снискавшего ее: воин из простых и даже «подлых», породнившись с сеньором, «облагораживался» и допускался, пусть на самой скромной роли, в мир господ. Тогда, в XI веке, такие браки не считались мезальянсами; в том милитаризированном обществе господствовало убеждение, что военная служба сама по себе облагораживает, а брак с благородными лишь является торжественным подтверждением этого факта. Двери социального восхождения не были, конечно, распахнуты, но оставались приоткрытыми даже перед низшим разрядом воинов — из невольных домашних слуг, челяди.
Подобно тому, как древнеримский термин familia включал в себя и домашних рабов, так и семья сеньора в широком смысле охватывала челядинцев-сервов. Вооруженные домашние слуги входили в эскорт своего господина и исполняли обязанности постоянного гарнизона замка. В соседней Германии, где их называли «министериалами», они выполняли важные административные и хозяйственные функции. Статус министериалов, обслуживавших императора, даже выше, чем многие разряды свободных людей: престиж священной персоны заставлял смотреть и на ее невольных слуг с невольным почтением. Вместе с тем во всех имперских землях ров между благородными и неблагородными оставался широким и глубоким, и смешения между ними ни на каком уровне не происходило. Какие бы важные посты министериалам ни доверялись, дверь в сообщество благородных оставалась перед ними не только прикрытой, но и запертой.
Подведем итоговую черту. Было ли беспрецедентное по своей интенсивности строительство замков и крепостей по всей Западной и Центральной Европе на сравнительно коротком временном отрезке (конец X — первая половина XI века) по своему сущностному характеру социальной мутацией, феодальной революцией, кое-где эволюцией или чем-то еще, например, раскрытием (révélation) сущности феодализма — об этом медиевисты спорили, спорят и будут спорить, но нам здесь вдаваться в эти волнующие дискуссии нет никакой возможности. Ограничимся же лишь констатацией главного последствия (из множества) этого феномена: следствием такого массированного строительства стал разлом европейского общества по двум направлениям. Первая расщелина отделила тех, для кого военная служба стала не только обязанностью и профессией, а война — и кормилицей, и поилицей, от тех, кто военной деятельностью занимался лишь время от времени и волей-неволей (скорее неволей, чем волей), являясь по призыву сеньора (ban) и под присмотром первых на пункты сбора общего ополчения. Первые в документах эпохи обозначаются как milites (воины), вторые — как rustici (сельские жители, обыватели). Rustici — категория далеко не однородная, так как охватывает и свободных, и полусвободных и совсем несвободных (сервов). Но вот что важно. Выделение профессиональных воинов из общей массы населения началось, положим, задолго до тысячного года (вспомнить хотя бы военную реформу Карла Мартелла в VIII веке), однако жесткое противопоставление первых вторым, демонстративное самоутверждение первых за счет вторых имели место именно в указанный период, включавший в себя круглую дату. Важно еще другое. Повседневное принуждение со стороны владельца замка и его эскорта, которому подвергалось сельское население в округе замка, принуждение, сопровождаемое эксцессами насилия, стесывало, подобно рубанку, юридические различия между свободными и сервами — они, эти различия, столь важные прежде, становятся несущественными теперь. Теперь перед лицом своего господина и повелителя и его «верных» все rustici предстают как приниженная и, главное, однородная масса «мужиков» (manauts). Стоит, однако, заметить, что разделение между milites и rustici существовало не везде и было не всегда абсолютно — иногда и кое-где различие между «воином» и «мужиком» еще весьма условно.
Второй разлом проходит между самими «воинами». Имелось огромное, конечно, различие между владельцами замков и крепостей (seniores, domini) и теми, кто им служил оружием. Наконец, и последние подразделяются на домашних слуг, различавшихся между собой по происхождению и по рангам, но объединенных обязанностью нести свою военную службу постоянно (например, в качестве телохранителей шатлена или гарнизона замка) — это с одной стороны. По другую сторону этого, тоже глубокого, раздела находились вассалы, чьи обязанности были менее обременительны.
