Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
Между тем действие «Задонщины» продолжает разворачиваться и завлекать читателя. Волею автора на сцену для очередного диалога выступает следующая пара братьев, на сей раз не двоюродных, а то ли родных, то ли сводных. «Молвит Андрей Ольгердович своему брату: «Брат Дмитрий, два брата мы с тобой, сыновья Ольгердовы, а внуки мы Гедиминовы, а правнуки мы Сколомендовы. Соберем, брат, любимых панов удалой Литвы, храбрых удальцов, и сами сядем на своих борзых коней и поглядим на быстрый Дон, напьемся из него шлемом воды, испытаем мечи свои литовские о шлемы татарские, а сулицы немецкие о кольчуги басурманские!»». Оказывается, братья Ольгердовичи тоже оказались на великокняжеском пиру и с самого начала были втянуты в «Задонщину» вместе с Куликовым полем и Непрядвой, но без всяких Березуев. Кстати, коли уж затронуты Гедиминовичи, хочется сделать небольшое отступление.
«Задонщина» — единственный документ, упоминающий имя пращура Гедиминовичей некого Сколоменда. Именно оттуда этот Сколоменд перекочевал в энциклопедии. Но в самом древнем Кирилло-Белозерском списке «Задонщины» вместо Сколоменда прописан «прадед» Сколдимер, которого в более поздних списках переписчики превратили в Сколоменда. А сам Сколдимер вполне мог оказаться просто поэтической выдумкой автора «Задонщины», который прадедом русских князей считает некого Владимира Киевского — то ли Крестителя, то ли Мономаха: «И вот князь Дмитрий Иванович и брат его, князь Владимир Андреевич, помолившись богу и пречистой его матери, укрепив ум свой силой, закалив сердца своим мужеством, преисполнившись ратного духа… и помянули прадеда своего, великого князя Владимира Киевского». Но, поскольку династия Гедиминовичей не столь древняя, то для нее приходится выдумывать «параллельного» Владимиру предка. Для поэта плевое дело! Не от того ли первоначальное имя «прадеда» Сколдимера подозрительно созвучно имени Владимира: Володимер — Сколодимер?
Ну да ладно, бог с ними, сколдимерами-сколомендами. Нам интереснее их «правнуки». Так вот, эти самые «правнуки», они же дети великого князя литовского Ольгерда, готовы присоединиться к походу Дмитрия с той же самой единственной целью поразмять кости да испить шеломом Дону. Но в отличие от Дмитрия Ивановича Андрей Ольгердович даже не пытается прикрыться красивыми словами о Русской земле и христианской вере. Полностью солидарен со старшим братом и Дмитрий Ольгердович: «И сказал ему Дмитрий: «Седлай, брат Андрей, своих борзых коней, а мои уже готовы — раньше твоих оседланы. Выедем, брат, в чистое поле и сделаем смотр своим полкам, — сколько, брат, с нами храбрых литовцев. А храбрых литовцев с нами семьдесят тысяч латников»».
Тут не обойтись без небольшого пояснения. Фигурирующие в русских текстах «Задонщины» литовцы Ольгердовичей на самом деле литвины Великого княжества Литовского, которых желательно не путать с современными литовцами, жителям ныне суверенной республики Литва. Термин литвин означал жителя великого княжества Литовского независимо от его этнической принадлежности и в этом смысле полностью эквивалентен, например, термину россиянин. Литвинами были представители многих народов и нескольких конфессий, но абсолютное большинство среди них составляли православные, говорившие на западных диалектах древнерусского языка.
После такой оговорки можно снова перечитать призыв Дмитрия Ольгердовича. Вероятно тот за буйным весельем малость подзабыл, что и года не прошло, как из-за конфликта со сводным братом Ягайлом и под прямым военным давлением Москвы подался он из своей трубчевско-стародубской вотчины в Московию, что нет уже у него никаких храбрых литовцев, а на Куликово поле он мог выйти только с переяславскими полками, поскольку получил на московской службе в «кормление» Переяславль-Залесский. Никаких литовцев не было и у Андрея Ольгердовича, который по причине все того же раздора с Ягайлом был изгнан последним из своего вотчинного Полоцка. Формально Андрей вроде бы оставался псковским князем, но на самом деле Псков, достаточно независимый и от Литвы, и от Москвы, а потому приглашавший на княжение то Рюриковичей, то Гедиминовичей, а то и вовсе ливонских рыцарей, именно Андрея Ольгердовича не слишком-то жаловал ни в качестве литовского, ни в качестве московского назначенца. Так что доподлинно неизвестно, мог ли быть Андрей на Воже и Непрядве с псковским войском или каким-то другим. Но уж точно не с литовцами и даже не с литвинами. Попутно насчет семидесяти тысяч: через тридцать лет на судьбоносную для него Грюнвальдскую битву все Великое княжество Литовское, включая хоругви Пскова и Брянска, смогло выставить лишь около половины этого количества «храбрых литовцев».
Пока пары братьев подговаривают да подзадоривают друг друга, бессовестно привирая численность своих сил, Мамай не дремлет: «Вот уже заскрипели телеги меж Доном и Днепром, идут хинове на Русскую землю!». Практически дословная цитата из «Слова о полку Игореве», но именно вследствие этой дословности получилось, что Мамай, уже стоявший у быстрого Дона на Русской земле, вновь пошел на нее же. Вот так и получается: Дмитрий направляется из Москвы в Русскую землю прямиком на север, а Мамай из Русской земли упорно не хочет идти к Москве, а все крутится по этой самой Русской земле кругами, кругами…
Хотя «Задонщина» напичкана темами, сюжетами и перепевами из СПИ, больше таких вот точных цитат в ней на самом деле практически нет. Впечатление такое, что автор «Задонщины» знал СПИ чуть ли не наизусть и цитировал его по памяти, либо не имея при себе оригинал, либо просто ленясь копаться в нем. А может быть, щадил ветхий двухсотлетний пергамен? Возможно конечно, что он добросовестно и дословно переписывал цитаты из какого-то списка СПИ, который текстуально отличался от найденного Мусиным-Пушкиным, но все же хочется верить, что классику зубрили не только в советских школах и, главное, с лучшим результатом.
Как бы то ни было, «Задонщина» оказалась той самой давно отмеченной литературоведами забавной смесью отсебятины и подражаний СПИ, зачастую без достаточного понимания оригинала, как, например, в следующем отрывке: «Тогда гуси загоготали и лебеди крыльями заплескали… то поганый Мамай пришел на Русскую землю и воинов своих привел… вороны неумолчно грают, а галки по-своему говорят, орлы клекочут, волки грозно воют, а лисицы брешут, кости чуя… А уж соколы, и кречеты, и белозерские ястребы рвутся с золотых колодок из каменного города Москвы, обрывают шелковые путы, взвиваясь под синие небеса, звоня золочеными колокольчиками на быстром Дону, хотят ударить на несчетные стада гусиные и лебединые, — то богатыри и удальцы русские хотят ударить на великие силы поганого царя Мамая». Автору «Задонщины», хоть и «поэту», недоступны тонкие аналогии поведения половецких орд и их тотемных животных, так блестяще, как показал Г. Сумаруков, обыгранные в СПИ, вследствие чего текст «Задонщины» воспринимается уже не просто как подражание, а как бездарная пародия, в которой заимствования из СПИ грешат стилистическими огрехами, а отсебятина и вовсе полна содержательных несуразностей. Этих несуразностей много, вот лишь один, но весьма яркий пример: «Тогда князь великий Дмитрий Иванович вступил в золотое свое стремя, сел на своего борзого коня и взял свой меч в правую руку, и помолился Богу и Пречистой Его Матери». Ну как поэту обойтись без золотого стремени, борзого коня и острого меча в деснице, то есть правой руке? Да вот незадача, как-то неуместен меч во время молитвы. Более того, он ужасно неудобен! Христианская молитва обязательно сопровождается крестным знамением, которое совершается правой рукой со сложенными определенным образом перстами. Хотелось бы посмотреть, как, молясь, совершал это знамение Дмитрий с мечом в деснице!
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
