Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
Так и ушел бы князь с собутыльниками воевать с Мамаем к белым медведям, да, к счастью, прочие князья русские, не званные к хмельному застолью и сохранившие головы более трезвыми, проявили большую осведомленность и в географии, и в текущем международном положении: «К славному городу Москве съехались все князья русские и говорили таково слово: «У Дона стоят татары поганые, Мамай-царь у реки Мечи, между Чуровым и Михайловым, хотят реку перейти и с жизнью своей расстаться нам во славу»». Итак, по словам более трезвых и лучше ориентирующихся в географии князей, у реки Мечи стояли трое: Мамай и два населенных пункта, Чуров и Михайлов. Что за Меча, что за пункты? От захмелевшего автора объяснений не дождешься. Другое дело А. Фоменко, его объяснение мы уже знаем. Но оно не единственно возможное.
К делу отношение могут иметь две реки с таким названием: Меча, приток Вожи, близ которой Дмитрий Иванович громил татарского темника Бегича в 1378 году, и Меча (ныне Красивая Меча), приток Дона, где, как считается, произошла Куликовская битва 1380 года. Казалось бы, что за вопрос, конечно речь о второй, притоке Дона, текущем близ Куликова поля. Да вот, смущают Чуров и Михайлов. Существовали ли в конце XIV века какие-то поселения на Красивой Мече? Неизвестно. Край далекий, неведомый, непонятно кому принадлежащий, постоянно живущий под угрозой разорения то ордынцами, то литвинами, то московитами. Вряд ли там в конце XIV века вообще было какое-либо постоянное население. Вот как оценивал заселенность тех краев советский историк М. Тихомиров: «К югу от Оки, вплоть до Черного моря, лежала обширная полупустыня. Даже в конце XIV века [т. е. как раз во время Куликовской битвы. — В.Е.], спустя 150 лет после первых татарских погромов, путешественник, плывший по Дону, не увидел здесь поселений». Может быть суждение о полупустыне несколько преувеличено, но крупных постоянных населенных пунктов, которые могли бы служить ориентирами, в Подонье, по-видимому, действительно к концу XIV века не осталось.
Правда, вроде бы где-то в тех местах в XIII веке существовало то ли поселение, то ли какое-то временное пограничное рязанское укрепление, основанное князем Михаилом Всеволодовичем и якобы получившее по основателю название Чуры Михайловы. Но в последней четверти XIV века Подонье уже не было рязанским, и в нем от всех Михайловых и прочих чур ничего не осталось. Однако смутная память о единственном географическом ориентире в тех краях, возможно, могла породить сразу два фантома: Чуров и Михайлов. В любом случае, вряд ли можно сомневаться, что во времена Мамаева побоища на Красивой Мече ни Чурова, ни Михайлова и никаких других населенных пунктов не было. А вот на другой Мече, притоке Вожи на севере Рязанского княжества, городки наверняка стояли. Но не Чуров и не Михайлов.
Города Чурова нет на карте нашей родины. Но существовал такой городок Щуров на правом берегу Оки у впадения в нее Москвы-реки, ныне это заокский район Коломны. А в сотне километров к югу на берегах притока Оки речки Прони стоит город Михайлов, райцентр Рязанской области. И, что поразительно, место Вожской битвы у впадения рязанской Мечи в Вожу действительно находится примерно посередке между двумя этими городами, к тому же всего-то в нескольких километрах от северо-западной окраины Рязани! Жаль только, что, согласно нашим энциклопедиям, Михайлов возник только в середине, а Щуров и вовсе лишь в конце XVI века. Следовательно, в «Задонщине» речь идет не о них. А о чем? Да Бог (и, разумеется, А. Фоменко) его знает, если, конечно, «Задонщина» писана в XIV, а не в XVI веке! Однако, считается, что в XIV, причем почти сразу после Мамаева побоища, которое было…
Кстати, а что там по этому поводу в самой «Задонщине»? А в «Задонщине» вот что: «А от Калкской битвы до Мамаева побоища сто шестьдесят лет». Сражение на Калке имело место в 1223 году. Следовательно, если верить «Задонщине», Мамаево побоище произошло в 1383-м, в крайнем случае с учетом особенностей древнерусского счета лет — в 1382 году. Однако традиция приурочивает Куликовскую битву к 1380 году, а другие даты, возникшие в альтернативных сценариях, как мы уже видели, еще более ранние. Получается, автор «Задонщины» после хорошего застолья не очень-то ориентируется не только в пространстве, но и во времени. Впрочем, чего с него взять — поэт. А великому князю Дмитрию Ивановичу, не поэту, чтобы одолеть не какого-нибудь там Бегича, а конкретно Мамая, никак нельзя было плюнуть на все и попировать еще пару-тройку лет — тогда пришлось бы ему воевать уже с другим супостатом, так как, согласно нашей летописной традиции, не прожив и года после поражения в Куликовской битве Мамай отправился к своим татарским праотцам. А в 1382 году другим супостатом оказался бы Тохтамыш, воевать с которым Дмитрию, как мы знаем, было почему-то не с руки.
Но вернемся к идущим своим чередом событиям на княжеском пиру. После того как трезвым князьям удалось растолковать Дмитрию, что собирать поход следует не на север, а на юг и не на Днепр, а на Дон, великий князь, в свою очередь, начал вразумлять видимо еще менее «врубающегося» двоюродного братца: «И сказал князь великий Дмитрий Иванович: «Брат, князь Владимир Андреевич, пойдем туда, прославим жизнь свою, удивим земли, чтобы старые рассказывали, а молодые помнили! Испытаем храбрецов своих и реку Дон кровью наполним за землю Русскую и за веру христианскую!»».
Ничего не ответил брату Дмитрию брат Владимир. Видимо, был «не в кондиции». Он вообще в «Задонщине» мало говорит и абсолютно ничего не делает, хотя поминается и в изначальном названии, и регулярно по тексту вслед за двоюродным братом. Вместо того чтобы, опорожнив «на посошок» ковшик-другой, спешить в зеленую дубраву со своим засадным полком, которому предстоит решать исход Куликовской битвы, он терпеливо и молча выслушивает длинные монологи великого князя Московского и пару раз в ответ поет ему невразумительные краткие дифирамбы. Если проводить параллель со СПИ, роль Владимира Серпуховского Храброго очень близка роли Буйтур Всеволода Курского, хотя, как мы еще увидим, эту роль в «Задонщине» на всякий случай, как в хорошем театре, дублирует младший Ольгердович.
В отличие от двоюродного брата Дмитрий Иванович показал себя деятельным князем и тут же, за столом, развернул агитацию среди соратников и вербовку их для похода на Дон. Но с какой целью? Какие аргументы он выдвинул для похода? Какими высокими идеалами руководствовался? Защищать родную московскую землю? Спасать свой народ от злых ворогов? Ни хрена подобного! Цель донского похода он формулирует отнюдь не возвышенно: прославиться, удивить мир, войти в историю. Впечатление чуть сглаживает заимствованный из СПИ стереотипный рефрен «за Русскую землю», дополненный в «Задонщине» еще и христианской верой, в результате чего получилось, что христианской вере требуются кровавые человеческие жертвы, целая река крови! В том, что слова о Русской земле — не более чем поэтическое заимствование из СПИ, сомневаться не приходится. Мы уже видели, что даже сам Дмитрий Иванович свою Залесскую землю Русью не считал. Так что, если без экивоков, то в принципе мотивы похода Дмитрия ничем не отличаются от мотивов Игоря Новгород-Северского: все то же желание испить шеломом Дону великого, добыть воинам честь, а себе славу. Правда, к этому добавляется еще не свойственная северскому князю кровожадность. Дмитрий жаждет целые реки крови, одного Дона ему мало: «Быть стуку и грому великому на речке Непрядве, меж Доном и Днепром, покрыться трупами человеческими Куликову полю, потечь кровью Непрядве-реке!». Существенный момент: Непрядва и Куликово поле названы уже в «Задонщине». Сразу вместе. Далее по тексту Непрядва встречается еще восемь раз, и все восемь в устойчивом обороте «на поле Куликовом, на речке Непрядве». Эта былинно избыточная устойчивость уже сама по себе наводит на мысль о поздней обработке текста. И действительно, судя по дошедшим до нас спискам «Задонщины», в изначальном тексте вместо Непрядвы была просто Непра, то есть Днепр, и место Куликовской битвы локализовалось где-то в междуречье Дона и Днепра, заметим себе, опять-таки дословно вторя СПИ. Ох, уж эти мне поэты! Вот и ломай теперь голову, настоящие ли слова Дмитрия Ивановича цитирует «Задонщина» и на самом ли деле она называет точное место битвы с Мамаем именно на реке Непрядве или все это не более чем вольные поэтические перепевки СПИ с последующими интерполяциями переписчиков?
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
