Книга Ничего личного, кроме боли - Галина Владимировна Романова

Что Маша вряд ли соврала или подтасовала факты, Рыжков не сомневался. Он присутствовал при допросе, наблюдал за реакцией Гориной и был почти уверен: дамочка что-то скрывает. Держалась она нагло и самоуверенно, пока были силы. Потом принялась визжать, требовать адвоката. Обычное дело — так ведут себя все, у кого рыльце в пушку, стоит только наступить им на хвост.

Что-то она скрывала, эта красотка. Понять бы что.

Смогла бы она убить? Хватило бы хладнокровия? Наверняка. Как-никак не изнеженная инфанта — хирург. Кровь, гной, болезни, крик — для нее это будни. Способна ли она убить, используя медицинские познания? Здесь уже все зависит от нее самой. От силы ее любви и ненависти.

Интересно, что по этому поводу думает сам Новиков. С ним ведь тоже придется поговорить, раз Кошкин велел пройти весь путь лейтенанта Бессоновой.

В больнице все подтвердилось. Показания, собранные Машей, не были сфальсифицированы. Здесь Кошкин беспокоился зря.

Да, Горина не раз возмущалась тем, как мамаша опекает Игоря. Буквально заглядывает к ним в постель — так сама Ольга жаловалась подругам за чаепитием. И проклятый рацион: с утра кашки-малашки, вечером непременный легкий ужин — сложный низкокалорийный салат и белое мясо.

— Разве я могу обеспечить ему такую жизнь? Разве смогу с ней соперничать? — возмущалась она. — Мамаша его избаловала!

— В общем, зубами скрипела, — с удовольствием поделилась с Рыжковым сестра-хозяйка хирургического отделения. — Если бы Софья Станиславовна не скончалась, собачились бы они всласть. Ольга очень своенравная. Другую женщину рядом с Игорем она терпеть не готова. Даже его мать.

Поговорил еще с двумя сестричками. Одна слово в слово повторила то, что сказала Маше. Другая отправила его к доктору Новикову:

— Уж он точно знает все об их отношениях.

А он не знал. Ни сном ни духом и даже не догадывался.

— О чем вы? — возмутился Игорь Валентинович, когда Рыжков напрямую спросил, могла бы Горина убить его мать. — Чтобы Оля? Да ни за что!

— Но у нее нет алиби, — заметил Рыжков и без стеснения продолжал пялиться на Новикова.

С визита к ним в отдел прошло дней десять, а доктор на себя не похож. Осунулся, на щеках щетина, глаза воспаленные.

Тяжело, понятное дело, без материнской опеки. А тут еще невесту подозревают.

— И что с того? Оля могла быть в это время где угодно. Ее право. — Угрюмо уставился в окно.

Воротник халата оттопырился, обнажил заросшую шею. Да, давненько доктор не был у парикмахера, что и говорить.

— Все упирается в нежелание Гориной объяснить, где она была в это время.

— Ее право, — без выражения повторил тот, не оборачиваясь.

— И то, что она была у вашей матери в гостях как раз тогда…

— Нет! Замолчите! — Повернулся и глянул зло. — Хватит подтасовывать факты! Оля не могла, слышите! Никогда не поверю. Уходите. Я жалею, что написал это чертово заявление. Господи, Оля!.. Она не могла.

— Но она была у вашей матери как раз в то время, когда ей ввели инсулин. Ее видел продавец из киоска, у нас имеются его показания. — Уже у двери пообещал: — Мы найдем убийцу вашей матери, Игорь Валентинович. Даю вам слово.

А про себя добавил: «Даже если ты этого уже не хочешь».

Новиков не ответил, и Денис ушел. Поехал еще раз поговорить с киоскером. Но киоск неожиданно оказался закрыт.

«Буду через десять минут», — гласила надпись на куске картона.

Решил подождать, засек время. Встал у киоска и внимательно осмотрел двор.

Хороший двор, ухоженный. И для детской площадки нашлось место, и автомобилей припаркуется не меньше сотни. Зелени много, кустики аккуратно подстрижены. Какие-то затейливые цветочки в клумбах у подъездов. Скамейки. Хороший двор, и квартиры, судя по всему, здесь стоят недешево. Только странно, что ни консьержей, ни камер наружного наблюдения. Может, просто не успели обзавестись?

Денис оперся о стенку киоска. Да, отсюда подъезд Новиковых как на ладони. Прекрасно видно всех, кто входит и выходит. Но это если смотреть не отрываясь. А продавца, который уверял, что не отходит, нет уже семнадцать минут. Где его носит, спрашивается?

— Так по нужде отходил. Вон туда.

Немолодой мужчина махнул куда-то влево.

— Там гипермаркет большой: туалеты, вода. Сами понимаете, в киоск туалет не втиснешь. — Обошел его, вставил длинный ключ в скважину. — Мои все знают мое расписание. Если что — ждут.

— В день, когда умерла Софья Станиславовна, вы тоже отлучались?

Денис глянул на часы: половина второго.

— А как же. В тринадцать ноль-ноль ухожу минут на десять, иногда чуть дольше.

— Всегда в час дня уходите?

— Плюс-минус минут десять. Уж как припрет, извините.

Скрылся в киоске, заперся изнутри, убрал свою картонку.

Рыжков оперся локтями о выступ, заглянул внутрь. Чисто. Журналы, книги. Издания, которым не хватило места, стопками сложены вдоль стен.

— Хорошо покупают?

— Да не жалуюсь.

— Кто в основном, пенсионеры?

— Не скажите. — Сунул руку куда-то вниз, выложил перед Рыжковым несколько книг в красивом твердом переплете. — Вот, пожалуйста, из школьной программы. И не дорого. Школьники покупают, их родители. Кроссворды сметают. Женские журналы.

— А что читала Софья Станиславовна?