Казаки, отправлявшиеся весной 1613 года защищать избранного ими царя под Псков и Новгород, стали в итоге зачинщиками новой Смуты. Иначе и быть не могло, так как государю «добила челом» часть «вольного» казачества, служившего ранее с Иваном Заруцким и ушедшая от него. Именно их поспешили отправить из столицы в Смоленск. Не было спокойствия и в войске боярина князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого под Новгородом. «Бяше же у них в рати нестроение великое и грабеж от казаков и ото всяких людей», — сообщал «Новый летописец». Добавили напряжения и запорожские казаки — «черкасы», как их называли в русских источниках. Они служили шведам под Тихвином и, по обычаю наемников, покинули службу, недовольные жалованьем. Осенью 1613 года черкасы оказались в Белозерском уезде и на Олонце. Все это были предвестники большой казачьей войны, разразившейся уже в 1614 году. Рассказ о ней вошел в «Новый летописец» и был выделен в отдельную статью «О воровстве и о побое на казаков и на черкас»: «Бывшу ж у них старейшиною имянем Баловню, с ним же бывшим многим казаком и боярским людем, и воеваху и предаваху запустению Московского государства. Бывшу ж войне великой на Романове, на Углече, в Пошехонье и в Бежецком верху, в Кашине, на Беле озере, и в Новгородцком уезде, и в Каргополе, и на Вологде, и на Ваге, и в ыных городах»[73].
Казачья война, начавшись на севере государства, не ограничилась им. В стране существовало несколько независимых друг от друга очагов казацкой вольницы, в том числе в северских и украинных городах, а также в Астрахани, где зимовал с войском Иван Заруцкий. Жившие одним днем, казаки не выстраивали стратегию своего поведения. A. Л. Станиславский писал, что «в первой половине 1614 года казацкое движение распалось на десятки походов слабо связанных между собой казачьих отрядов»[74]. И все же понемногу к апрелю 1614 года в Пошехонском уезде сформировалось ядро казачьего войска, собиравшегося воевать с правительством Михаила Федоровича и пробираться к Заруцкому по Шексне и Волге. Московское правительство должно было учитывать опасность казачьего «единачества» и не допустить его.
Сначала Боярская дума действовала осторожно — уговорами и посулами жалованья. Казачество не чуждо было определенным представлениям о собственной службе и заслугах и своим уходом из-под Тихвина в Белозерский уезд добивалось получения кормлений за участие в боях под Тихвином. В том же апреле 1614 года состоялся земский собор, принявший решение о сборе «пятинных денег» для уплаты жалованья войску. Часть казаков поверила обещаниям правительства и вернулась в полки боярина князя Д. Т. Трубецкого, воевавшие летом 1614 года под Новгородом. Однако неудача этого похода лишила казаков последних надежд на получение жалованья за службу в царевых полках. Казаки снова занялись грабежами, не дожидаясь того времени, когда сборщики доставят чрезвычайный пятинный налог в Москву. Казачьи станицы из-под Бронниц, Старой Руссы, Порхова, Торжка опять двинулись «воевать» Вологду и Поморье. Но эти земли уже были разорены до них, поэтому казаки продолжили поход по территории замосковных уездов.
1 сентября 1614 года состоялся земский собор, решавший, что делать с казаками. По словам официального «Нового летописца», «царь же… не хотя их злодейския крови пролито, посла в Ярославль боярина своего князь Бориса Михайловича Лыкова, а с ним властей, и повеле их своим милосердием уговаривати, чтоб обратилися на истинный путь»[75]. В состав посольства, представлявшего собой своего рода земский собор в миниатюре, вошли церковные архиереи — архиепископ Суздальский и Тарусский Герасим, архимандрит кремлевского Чудова монастыря Авраамий. Боярскую думу представлял глава посольства боярин князь Борис Михайлович Лыков; с ним находились четыре московских дворянина, один гость, четыре выборных человека из лучших посадских людей, три атамана, по одному есаулу и казаку. Посольство охраняли 100 человек дворян и детей боярских, 100 стрельцов и 65 казаков с четырьмя атаманами. Наказ земского собора, выданный архиепископу Герасиму и боярину князю Б. М. Лыкову, напоминал непростую предысторию уговоров казаков: «И государь, царь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии посылал в городы и в уезды к атаманом и казаком с грамотами безпрестани и говорити дворян многих и атаманов и казаков, чтоб они от воровства престали и шли на государеву службу и государю служили»[76]. Чашу царского терпения переполнили невиданные мучительства, которым казаки стали подвергать жителей захваченных ими территорий. Холодящие кровь невыдуманные подробности таких зверств приводит «Новый летописец»: «И многия беды деяху, различными муками мучили, яко ж в древних летех таких мук не бяше: людей же ломаху на древо и в рот зелье сыпаху и зажигаху и на огне жгоша без милости, женскому полу сосцы прорезываху и веревки вдергиваху и вешаху и в тайные уды зелье сыпаху и зажигаху; и многими различными иными муками мучиша и многие грады разориша и многие места запустошиша»[77]. Боярин князь Борис Михайлович Лыков должен был, согласно соборному постановлению, призвать казаков, «пустошивших» государеву землю, одуматься и вспомнить их крестное целование Михаилу Федоровичу: «от воров, которые хотят воровата, отобратися, и имян своих списки прислати к государю, и идти на государеву службу, где государь велит». Повинившимся обещали уплату денежного жалованья; упорствующие же в воровстве и убийстве объявлялись врагами веры и государевыми изменниками, «пуще и грубнее литвы и немец». Запрещалось даже называть их казаками, чтобы не было бесчестья «прямым атаманом, которые государю служат». И наконец самая серьезная уступка казакам состояла в обещании (хотя и с оговорками) воли тем, кто вернется на службу под Тихвин: «И жалованье им и должным и крепостным людем по приговору слобода будет»[78].
Намерения московского правительства восстановить «тишину» и «покой» в державе были вполне серьезными. В Москве понимали, что всех казаков уговорить вернуться на службу не удастся, и поэтому боярину князю Борису Михайловичу Лыкову было предложено собирать войско из уездных дворян городов Замосковного края и дополнить его «охочими» и «даточными» людьми, готовыми воевать с казаками. Но война с казаками не могла быть успешной, так как у них не существовало ни единого центра, ни главного атамана, а кроме того, казаки легко переходили от состояния лояльности к неповиновению, и наоборот. Правительство больше воевало с фантомом казачьей угрозы, старательно предупреждая поход казаков на Низ (низовья Волги) и в Дикое поле. Сами же казаки в это время позволяли себя уговаривать, легко пускались на грабежи и активно сопротивлялись в главном, ключевом для них вопросе — о так называемом «разборе», позволившем бы отделить старых казаков от молодых, а тех, кто служил в ополчениях, от тех, кто ушел в казаки с началом царствования Михаила Федоровича. Постепенно московское правительство должно было понять, что «умиротворить» казаков не удастся.
