«Пять лет учёбы прошли. Для выпускников наступали самые беспокойные дни — распределение на работу. Исход его, по существу, мог определить весь дальнейший жизненный путь.
У Раисы Максимовны всё это было позади. Окончив университет на год раньше, она поступила в аспирантуру, сдала кандидатские экзамены, работала над диссертацией, и будущее сулило ей научную карьеру в столице.
Мне тоже сделали предложение — пойти в аспирантуру по кафедре колхозного права, но принять я его не мог по принципиальным соображениям. С так называемым «колхозным правом» мои отношения были выяснены до конца. Я счёл эту дисциплину абсолютно ненаучной.
Впрочем, за будущее не волновался. Как секретарь комсомольской организации я входил в состав комиссии по распределению и знал, что судьба моя уже решена. В числе других 12 выпускников (11 из них были фронтовиками) меня направляли в Прокуратуру СССР.
30 июня сдал последний экзамен. Вернувшись в общежитие, обнаружил в почтовом ящике официальное письмо, приглашавшее меня на место будущей службы — в Прокуратуру СССР. Ехал я туда в приподнятом настроении. Ожидал разговора о моих новых обязанностях, формулировал свои предложения. Но когда, возбужденный и улыбающийся, переступил порог кабинета, указанного в письме, я услышал от сидевшего там чиновника лишь сухое, казённое уведомление: «Использовать вас для работы в органах Прокуратуры СССР не представляется возможным».
Оказалось, правительство приняло закрытое постановление, категорически запрещавшее привлекать к деятельности центральных органов правосудия выпускников юридических вузов. Объяснялось это тем, что среди многих причин разгула массовых репрессий в 30-е годы была якобы и такая: слишком много «зелёной» молодёжи, не имевшей ни профессионального, ни жизненного опыта, вершило тогда судьбы людей. И именно я, выросший в семье, подвергавшейся репрессиям, стал, как это ни парадоксально звучит, невольной жертвой «борьбы за восстановление социалистической законности»».
Прокуратура не доверила ему работу в своём центральном аппарате, а КПСС — доверила! Ну разве не парадокс?
«Это был удар по всем моим планам. Они рухнули в течение одной минуты. Конечно, я мог бы отыскать какое-то тёплое местечко в самом университете, чтобы зацепиться за Москву. И друзья уже перебирали варианты. Но не было у меня такого желания.
Мне предлагали работу в прокуратуре Томска, Благовещенска, потом в республиканской прокуратуре Таджикистана, наконец, должность помощника прокурора города с предоставлением жилья в Ступине, совсем недалеко от столицы. Размышляли мы с Раисой Максимовной над этими предложениями недолго. Зачем ехать в незнакомые места, искать счастья в чужих краях?
Решение было принято. И вот в официальном направлении, где значилось: «в распоряжение Прокуратуры СССР», вычеркнули «СССР» и поверх строки дописали — «Ставропольского края»».
В. Болдин:
— Юному юристу предстояло возвращаться в родные места. Да и в этом ему повезло, так как выпускники вузов в ту пору направлялись в восточные районы страны, нередко туда, где ещё строились города, обживались целинные земли. Как коммунисту, комсомольскому вожаку ему, конечно, больше бы подходил какой-то отдалённый район страны. Но, видимо, уже тогда Бог был на стороне Михаила, и вместо Красноярского или Целинного краев он оказался на Ставрополье.
Приехав на родину, Михаил обнаружил, что и здесь его особенно не ждали, приличной должности в краевом центре не подготовили, а на периферию ехать и закапывать свой талант и большие разносторонние знания смысла не имело.
Дружба с Млынаржем
Многие исследователи биографии М.С. Горбачёва отмечали, что Московский университет дал ему нечто большее, чем юридические знания, — здесь он опробовал силы как политический боец молодёжного движения, и эта возможность лидировать среди студентов, конечно же, была заманчивой, удовлетворяла те тщеславие и амбиции, которые у него, как у немалой части молодых, были весьма сильны. Именно в университете он познакомился со многими способными людьми, чьи идеи в последние годы овладели умами общественности. Там, кстати, он сдружился со своим однокашником Зденеком Млынаржем, в последующие годы одним из руководителей Компартии Чехословакии, а после 1968 года диссидентом и эмигрантом. Зденек гостил у него в Ставрополье, что по тем временам требовало мужества от Горбачёва, пригласившего иностранца. Это была довольно прочная дружба, и о ней Горбачёв вспоминал всегда с неподдельной теплотой. Особенно часто он говорил о днях смерти Сталина, потрясшей в ту пору не только нашу страну, но и братские страны социализма.
— Что же теперь со всеми нами будет, Мишка? — спрашивал Млынарж. — Ведь пропадём.
Впрочем, пропасть им не пришлось, хотя пути и взгляды на социализм временно разошлись. Прежняя дружба сменилась похолоданием в период «Пражской весны», поставившей их по разные стороны баррикад. Горбачёв по-прежнему отстаивал верность традиционной коммунистической модели, Млынарж перспективу видел в другом и покинул Чехословакию, но открытого разрыва между ними не было.
После восхождения Горбачёва на пост генсека 3. Млынарж опубликовал в одной из итальянских газет статью о новом лидере советской компартии. Горбачёв хранил эту газету. Однажды, достав её, он заговорил о Млынарже, вскользь бросив, что они дружили. Горбачёв ещё раз пробежал перевод статьи и сказал, что ничего плохого в ней о нём нет. Вскоре дружба возобновилась, Млынарж нередко бывал у Горбачёва, давал советы, в том числе и такие, что нельзя быстро ломать сложившиеся структуры. Трудно сегодня говорить, какое влияние оказал этот человек на Горбачёва за все годы их знакомства. Но то, что это влияние было, несомненно.
Р.М. Горбачёва:
— Зденек Млынарж — однокурсник Михаила Сергеевича. Он тоже наш друг. Он чех. В июле пятьдесят пятого в честь окончания университета подарил моему мужу свою фотографию и дипломную работу на тему «Общий надзор прокуратуры и методы его осуществления». Подарок с надписью: «Мишке, хорошему другу, на память о том, что мы юристы широкого профиля».
Со Зденеком мы встретились вновь в 1967 году. Он приезжал на Ставрополье. Накануне всех событий. И мы встречались с ним. А потом встретились со Зденеком и его супругой уже в 90-м.
Соавтор и составитель диалогов с Раисой Максимовной, вошедших в её книгу «Я надеюсь…», писатель Георгий Пряхин уточнил:
— А в промежутке не было встреч?
— У Михаила Сергеевича в последнее время были, но официальные. Личных не было. Встретились в 90-м. А недавно Зденек прислал письмо в связи с присуждением Михаилу Сергеевичу Нобелевской премии мира. Я зачитаю вам его: «Дорогой Миша! На этот раз, наверное, нам не удастся встретиться. И поэтому я решил коротко написать тебе. Ты знаешь, что я не формалист, но всё-таки хочу от себя и от Ирэны выразить тебе самые сердечные благопожелания в связи с получением Нобелевской премии мира. Ты заслужил это и сделал тем самым для наших общих жизненных убеждений больше, чем можно ожидать от одной человеческой жизни. Искренне твой Зденек.
