И кроткая Ева, игрушка богов, Когда-то ребенок, когда-то зарница, Теперь для него молодая тигрица, В зловещем мерцанье ее жемчугов, Предвестница бури, и крови, и страсти, И радостей злобных, и хмурых несчастий. (…) Он борется с нею. Коварный, как змей, Ее он опутал сетями соблазна. Вот Ева — блудница, лепечет бессвязно, Вот Ева — святая, с печалью очей. То лунная дева, то дева земная, Но вечно и всюду чужая, чужая.
Портрет удался, особенно точен финальный вывод: «То лунная дева, то дева земная, но вечно и всюду чужая, чужая». А что же Анна? Любая молодая женщина, желающая отделаться от неугодного ухажера, способна справиться с этой задачей. Но Горенко годами держала одержимого ею и поэзией «паладина» на привязи. Мистика? Расчет? Надежда на то, что довольно известный молодой поэт может оказаться полезным в ее литературной карьере? Анна Андреевна любила покапризничать, но и умение просчитывать выгодные варианты — ее сильная черта. Она называла чутье жизненной интуицией. И сделала все, чтобы придать своему имени наиболее мощное звучание — насколько это было возможно в ее трудной, не способствующей творческому и личностному расцвету жизни.
Длинная история отношений Ахматовой с Гумилевым похожа на взаимную пытку. Быть может, элемент садомазохизма требовался для поэтической игры, в которой Гумилев представлял страдательное, жертвенное начало, Анна же выступала в роли чертовки, мучительницы, изменчивой Евы. Определенно то, что каждый из них жил с ощущением постоянного присутствия рядом с собой смерти. Испытывал потребность с нею заигрывать. Вот только Гумилев, такой театрализованный в своей поэзии, со смертью играл честно. Анна же, столь неподдельная в «песнях», трагедию разыгрывала лишь на бумаге. В ее попытках уйти из жизни больше позы, «романа». В их «сватовстве» (чреватом для Гумилева двумя попытками самоубийства) больше странностей и загадок, чем не исковерканной фобиями и комплексами нормы.
Ахматова утверждала до конца жизни, что ее отношения с Гумилевым были особые, исключительные — «непонятная связь, ничего общего не имеющая с влюбленностью». С ее стороны — возможно. Николай же, помимо прочих, экзотически искаженных чувств, испытывал к Анне и вполне реальное плотское влечение. Много позже, вспоминая о первом чувстве, он признается, что действовал в угарном чаду страсти, стремясь к Анне как безумец. И решающим в этом влечении был ее ответ на ребром поставленный вопрос: «Девственна ли моя избранница?»
…Насмеявшись с Валей над таким поворотом дела, Анна вздохнула с облегчением: «Пошел он к черту, «конквистадор» с белыми мышами и мозгами набекрень». Сдвинув выгнутые брови, Валя смотрела на нее с сомнением: сплошные загадки. Гумилев, похоже, одержим навязчивой идеей. Но и Анна уперлась с определенным ответом: что за тайна, в самом деле, — «да» или «нет»?
Итак, она не приняла его предложение в очередной раз. Николай поехал в Африку без Анны. А в это время в Петербурге разворачивался весьма интересный сюжет.
В редакцию «Аполлона» стали приходить письма в одинаковых лиловых конвертах с гербом знатного испанского рода, пахнущие тонкими духами. В конвертах — веточка засушенного цветка и стихи на листах с траурным обрезом. Стихи, написанные юной аристократкой Черубиной де Габриак — нежной красавицей, запертой чуть ли не в монастырскую келью, — заинтриговали и очаровали всю редакцию. Было даже решено вместо стихов Анненского, открывающих номер, поместить сочинения загадочной Черубины. К несчастью, именно в этот момент Анненский скоропостижно скончался. Его внезапную смерть тут же связали с обидой на редакцию за снятые стихи.
Стали прояснять инкогнито юной поэтессы и раскрыли забавную мистификацию Волошина.
После отъезда Гумилева из Коктебеля Максимилиан в пылу увлечения хромоножкой Дмитриевой придумал историю с некой Черубиной, сочинил соответствующие юной, романтической аристократке стихи и стал отправлять их в «Аполлон». Шутка раскрылась. Страсти вскипели вокруг Дмитриевой и завершились дуэлью Гумилева с Волошиным. Гумилев дал пощечину великану Максимилиану и не захотел идти на примирение. К счастью, дуэль окончилась почти анекдотически — никто не пострадал.
До Анны доходили слухи о кипевших в Питере страстях, но о романе Гумилева с Дмитриевой она узнала в подробностях лишь в 1926 году из опубликованных Елизаветой откровенных воспоминаний.
Тогда же для нее было важнее другое: Николай вступился за честь умершего Анненского, а еще, судя по всему, занимал все более прочное место в редакции самого модного и прогрессивного литературного журнала Петербурга.
В Киеве 26 ноября 1909 года на авторском вечере «Аполлона» «Остров искусств» судьба вновь столкнула Ахматову с Гумилевым. Он изменился — возмужал, внешнюю браваду сменила внутренняя уверенность в своих силах. Стройный щеголь с отличной репутацией в поэтическом кругу привлекал внимание дам и вызывал явное уважение друзей по поэтическому цеху. Анна взвесила все «за» и «против» и за интимным ужином с Николаем в ресторане на очередное предложение руки и сердца шепнула: «Согласна». Других предложений, правда, у нее не было.
