Наконец Олега выпускают из прихожей. Карина лежит на боку, спиной ко входу. Голова забинтована. Рядом – плюшевый щенок с разноцветными глазами.
Олег осторожно кладёт цветы на кровать, потом секунду думает и перекладывает их на тумбочку, прямо на планшет в кричащем оранжевом чехле. Это его снова не удовлетворяет. Он осматривает палату: жалюзи, два кресла, стеклянный столик, холодильник, переплетение линий, теней, форм… Ему хочется найти идеальное место, такое, где букет смотрелся бы лучше всего, но везде что-то мешает. Какие-то мелочи: тарелка с вишнёвыми косточками, скомканная футболка, разодранная упаковка из-под батареек.
Наконец он решает оставить всё как есть и садится в ближайшее кресло. Так, чтобы Карина оставалась к нему спиной. Смотрит на часы. Можно и самому подремать. Только нужно поставить будильник. И не забыть перевести телефон в режим вибрации. А то глупо получится.
Гм. А ведь это не батарейки. Это же те самые капсулы «Молодость». Сиреневые… Второй уровень. Считай, начальный. Сам он давно уж пользуется пятым. Вот как бывает…
Сон не идёт. Мысли Олега возвращаются к страшным дням в исправительном пункте.
Длинный зал с белыми стенами. Бесстрастный механический голос читает бесконечные тягомотные лекции. За соседними партами какие-то юнцы и опухшие пьяницы. И ещё несколько одинаковых сгорбленных женщин в платках. Сектантки вроде. Или даже настоящие церковницы. Шепчутся о чём-то, молятся…
К Олегу был приставлен личный исправитель. Толстый седой мужик с мрачными глазами. На руке – размытое пятно от сведённой татуировки. Он вёл с Олегом разъяснительные беседы. Хотя больше это было похоже на макание котёнка в им же сделанную лужу. «Свобода – это, так сказать, план. Если ты, так сказать, не можешь, так сказать, по плану… То какая тебе, нах, свобода?» И всё в таком же духе.
Самой тяжкой пыткой был подъём на рассвете. Олег уже давно привык работать по ночам, а утром отсыпаться. Программа такое позволяла, а тут – нет, нельзя. Вскочил, умылся, ноги в руки – и на общий завтрак с неизменной липкой дрянью под видом каши… И никак не отвертишься. Не пикнешь даже. Иначе – наказание. Работы. Вроде несложные, но какие-то бесконечно тупые. Следишь за роботами через монитор и на кнопку жмёшь: техника вызываешь, если они что-то не так делают. Сидишь и думаешь: чем же ты сам от них отличаешься? Такой же робот под постоянным надзором.
А ещё и выход в сеть заблокирован. И всё, что ты можешь делать в редкие свободные часы – торчать перед телевизором с комедийными сериалами. Ну, или запереться в комнате и смотреть на бесконечную снежную пустыню за окном.
Но ведь живут же так люди! Много людей! И сами выбирают такую жизнь – расписанную кем-то по минутам… Перестают бороться, несмотря на все усилия навигаторов и исправителей.
Неужели и его, Олега, ждёт такая судьба?..
Рука Карины дёргается, и он тут же просыпается. До окончания свидания ещё десять минут. Как раз хватит для скандала. Но нет, ложная тревога. Он облегчённо вздыхает.
Надо будет встретиться с навигатором как можно скорее. Только в его силах прекратить эту пытку. Он всегда здорово помогал Олегу с женщинами. Особенно с этой, последней, внучкой главного архитектора.
Тихая была на вид девчушка. Мягкая такая, податливая. В теле. В цветущем восхитительном теле. И грудь – взгляд не отвести. Но такую чушь несла! Про вшей и понос у её любимой собачки. Всё же ничего нет хуже глупости!
Олег смотрит на спину Карину. Вздыхает.
Последние минуты он сидит как на иголках. Глаза его привязаны к секундной стрелке. Наконец всё заканчивается.
Второе свидание
С навигатором встретиться не удалось. Не совпало расписание. Зато в больнице починили климат-контроль.
У Олега новая причёска и новый же, тёмно-сиреневый костюм в чёрную полоску. Рядом – корзина с фруктами. Он сидит на скамейке в коридоре и смотрит через прозрачное стекло на панораму города.
Скопление башен в центре, одинаковые коробки по окраинам, пара неприглядных промзон с дымящими заводами, паутина из линий монорельса – унылое зрелище… Но всего лишь один смелый разрез – и вся эта зелёная тоска преобразится до неузнаваемости!
Вот здесь нужно резать – по бульвару Программистов. Снести несколько кварталов вокруг и разбить гигантский сад. А сверху подвесить воздушную площадь и силуэты поездов монорельса проецировать через стекло вниз. И окрашивать их в разные цвета… В сети, впрочем, возражают, что бульвар «имеет историческую ценность». Кто-то никому сто лет ненужный прогуливался здесь с кем-то под руку. А кто-то ещё более никому ненужный писал математические формулы на бумажках в местном кафе. Брр…
Этот протухший старикан – главный архитектор – тоже бубнил всё время про историческую ценность… И добубнился. Пусть теперь посидит на пенсии со своим «кхе-кхе, чрезвычайно бережным, кхе-кхе, подходом к переделке классических кварталов».
Всё-таки нехорошо с ним получилось. Прямо в день рождения такой подарок от Программы: «Увольнение в связи с профнепригодностью». И как он только умудрялся скрывать от всех свою болезнь? От медицинских роботов? От навигаторов? Да и Олег на самом деле не думал ни о чём таком. Случайно узнал, случайно сболтнул… А вышло, что подсидел.
Чёрт, для того чтобы двигаться вперёд, нужно жертвовать прошлым! Олег гениален. Они сами это признают. Так пусть не мешают ему творить, в конце концов! Всё к лучшему!
– Товарищ! – слышит он вдруг. – Товарищ, а почему вы сидите в коридоре?
Подходит медсестра. Длинная и тонкая, как макаронина. Выражение лица – очень строгое.
– Я?
– Вы-вы. Почему не заходите?
– А… Я… Меня выгнали.
– Да что вы говорите?!
– Что делать, – Олег разводит руками.
– Ага… Видела я таких. Сначала глотают, понимаешь, пачками, а потом обижаются на весь мир! Всех же предупреждают! Крупными буквами написано: «Внимание!» Чего же теперь истерики устраивать?.. Не волнуйтесь, сейчас я с ней поговорю. Я умею с такими… – Медсестра делает шаг по направлению к двери, и Олег тут же вскакивает:
– Не надо, я сам.
Она останавливается, складывает руки на груди и скептически смотрит на него, подняв бровь:
– Вас же выгнали.
– Да, но знаете… Чужое вмешательство… Я посмотрю, может, она уже отошла.
– Но…
Олег быстро, чтобы медсестра не успела ничего ответить, нажимает на дверь и оказывается внутри палаты.
Карина, слава Программе, снова спит. Он переводит дух.
В этот раз она лежит лицом ко входу, и видно, что повязка закрывает правый глаз и щёку. В нём впервые просыпается что-то вроде жалости. «Как же она так?» – думает он.
Карина… У них так хорошо всё начиналось. Почему, если быть честным, многие женщины сохли по нему? Да потому что он был «тем самым архитектором, который придумал воздушные площади», знаменитостью. Лауреат международных конкурсов, надежда страны, то-сё… А Карина была будто из другого мира и слыхом про это всё не слыхивала.
