Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
Об этом и думай, велел Ямщик себе. О шлепанцах, о темно-бордовой ортопедической палке с удобно выгнутой ручкой. Палка чрезвычайно пригодилась, без нее Ямщик хромал бы до кофейни целую вечность. Кто-то зайдет в туалет? Милости просим! Тебе-то что? Ты — человек-невидимка! Да и народу здесь — полторы калеки: дневное время, мертвый час, тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.
Разумеется, сглазил.
Судя по тяжкой поступи, сотрясшей чахлую перегородку, в сортир ввалился бегемот. Вот, вспомнил Ямщик из Ветхого Завета, сила в чреслах его и крепость в мускулах чрева его; жилы же на бедрах его переплетены…
— Только не сюда! Не ко мне!
Ямщик твердил это, как молитву. Будто наяву, он уже видел надвигающийся кошмар: вот Бегемот — гигант, морда лоснится, и красно-синий спортивный костюм «Adidas» непременно — воздвигается в проеме кабинки, и Ямщик вскакивает, путаясь в полах халата; нет, хуже, он не успевает встать, и Бегемот, спустив штаны, садится прямо на него, тужится, пускает ветры, и жилы на бедрах его переплетены…
Нет!!!
Молитва была услышана — Бегемот обустроился в кабинке по соседству. С трудом дождавшись, пока тот закончит свои дела, вдоволь нафыркается, наплещется в умывальнике и уберется восвояси, Ямщик выбрался наружу и занялся самолечением. Да, врачи не рекомендуют, Минздрав предупреждает… Хорошо, пусть мной займется профессионал! Дайте мне толкового доктора; да хоть бы и бестолкового, какого-нибудь… Что, никакого нету? Тогда засуньте свои предупреждения знаете куда?!
Место располагает, вздохнул Ямщик. Какое место, такие и мысли.
Некстати вспомнился другой туалет — в квартире Петра Ильича, откуда он бежал, насколько позволила увечная нога. И объяли меня воды до души моей… Спасибо, боль в колене отрезвила, отсекла скальпелем волну паники, захлестнувшей мозг. Так Ямщик хотя бы палку прихватил, тапками разжился, догадался вылезти в окно — слава богу, первый этаж! Рисковать, пробираясь с зыбкой лестничной площадки к вовсе уж безумному выходу из подъезда, похожему на вздыхающий котел с варевом макбетовских ведьм, он не захотел. А вдруг ни одна живая душа не войдет в подъезд навстречу беглецу, не впустит луч света, превращая жадный кисель в относительную твердь?! К счастью, дубликат оконной рамы в кухне открылся без проблем, как раньше — двери стенного шкафа, вернее, их двойники; и само окно не было забрано решеткой. В оконном, недавно мытом стекле двор отражался ясней ясного, было хорошо видно, куда лезть, где, повиснув на руках, можно встать без помех, а если и возникнет необходимость прыгать, то самую малость, без опасности повредить здоровую конечность, из хромого превратившись в безногого. Ямщик выбросил наружу палку, следом — тапки, взятые взаймы, пыхтя, налег животом на подоконник, выполз подальше и заворочался, пытаясь исполнить вынужденную акробатику наибезопаснейшим образом. Старик пил чай за столиком, нимало не интересуясь новоявленным узником замка Иф, и Ямщик радовался своей невидимости — единственному, чему в сложившейся ситуации можно было радоваться. Побег длился и длился, Ямщик кашлял, задыхался, хрипел; пальцы сорвались, он едва не упал — и лишь воспоминание о туалете Петра Ильича придавало ему сил. Если воздух — взвесь серого пепла, и горло раздирает сухой кашель; если во тьме — он же включил свет! включил, ей-богу… — лоснится, подрагивает, вьет кольца труба-многоножка, цепляется коготками за трясущееся желе кафеля; если зловонный провал кишит звуками — вкрадчивый шелест, тихий, безостановочный скрежет хитиновых панцирей, суета шустрых лапок; если там, в глубине…
Зеркала̀!
В туалете соседа не было зеркал и стекол, а значит, отражений. Ямщик помнил, что в кофейне «Франсуа», где он встречался с Дылдой-Додиком, зеркал полным-полно. И в зале, и, кажется, в туалете. Насчет туалета он не был до конца уверен, но память не подвела. Если он встанет на временный постой у Петра Ильича, по нужде придется ходить сюда, в кафе. Ладно, приспособимся, потерпим…
Промывая ссадины на голени, Ямщик залил водой весь пол. Кафель сделался опасно скользким, но высох на удивление быстро, буквально за минуту. Йод или зеленка? Замажем и тем, и другим, для верности.
— С-с-с-с! Жжется, зараза!
Бинт. Колено замотаем потуже. Теперь — голова. Что у нас там? Черт, забыл: он больше не видит отражений! Скорее отвернуться, пока… Придется на ощупь. Уй! Больно-то как! Когда Ямщик закончил, он едва держался на ногах — он и раньше-то был не в лучшей форме, а лечение отняло последние силы. Опираясь на палку, держась свободной рукой за стену, Ямщик выбрался в зал, доковылял до свободного столика — свободны были почти все, но он выбрал тот, за которым сидел с Дылдой — и рухнул на ротанговое креслице. Хвала стенным зеркальным панелям — ни стул, ни стол не подстроили ему никакой каверзы.
Безуспешно пытаясь расслабить мышцы, Ямщик хотел смежить веки и подремать, но передумал, обвел кафе настороженным взглядом. Кажется, отметил он, у меня начали вырабатываться новые привычки.
Путь в туалет — дело интимное. Три заветных шага от зала до двери с табличкой «WC» дизайнер кофейни выделил в особую зону. Клиент, если приспичило, шел между двумя стенами — несущей, отделявшей «Франсуа» от стоматологического кабинета «Эталон», и декоративной, куцым аппендиксом, закрывавшим клиента от любопытных взглядов других посетителей. Ямщик, уж на что был измотан, сразу засек, что угол между дверью туалета и корнем аппендикса, вне сомнений, лишен четкого — да и вообще любого! — отражения в здешних зеркалах. Там, ближе к полу, сформировалась темная, промозглая дырища, филиал сортира Петра Ильича, откуда тянуло зябкой сыростью. Вход в дыру зарос голыми безлистыми ветвями, плетями зимнего, бесплодного винограда, а может, чересчур толстыми нитями паутины, похожими на сеть келоидных рубцов. Ветки, плети, рубцы — чем бы они ни были, завеса шевелилась, вздрагивала, приоткрывала и вновь затягивала черные щели. Проходя мимо дыры, Ямщик отодвинулся подальше, насколько позволял узенький коридор, и с облегчением вздохнул, оказавшись в прекрасно отраженной реальности туалета.
От столика, где он сидел сейчас, дыра была хорошо видна, и из нее кто-то лез наружу. Ветви вспучивались, местами слипались в гнилую кашу; плети гнулись, рвались с хлюпающим треском. Как завороженный, Ямщик смотрел на тонкие белые пальцы, царапающие пол, на женскую голову в косынке, на плечи, грудь, торс, затянутые в дешевое ситцевое платьице… Когда женщина выбралась, высвободилась, стало ясно, что движется она с медлительностью, неестественной для живого человека. Ноги гостья скорее волочила, чем переставляла. Бледная кожа отливала синевой, нос заострился, край косынки закрыл лоб, наползая на самые брови, а узел был плотно завязан под подбородком — иначе, наверное, нижняя челюсть отвалилась бы вниз. «Вы испугались, а я не боюсь, — произнес Дылда, прячась в далеком прошлом, чтоб не сказать, в другой жизни. — Вас не боюсь, трупов не боюсь. К слову, я патологоанатом. Зачем вы пишете про зомби?»
— Не пишу, — простонал Ямщик. — Про зомби.
Женщина мало походила на традиционных зомби, заполнивших киноэкраны в поисках чужих мозгов. Во всяком случае, она не демонстрировала ни агрессивности, ни признаков разложения. Обычная покойница, каких полно в больничных моргах; санитары подготовили тело для захоронения, закончили макияж, уложили в гроб, плачущие родственники вот-вот зайдут в зал прощания… Глаза покойницы были открыты, смысла в них читалось немного — голубые влажные пуговицы, пришитые на лицо куклы — но глядела женщина на Ямщика. Впервые в жизни на Ямщика глядели с такой ясной, такой пронзительной тоской. Она знает, понял Ямщик. Знает, что я ее вижу. Знает, что в любой момент, даже с больным коленом, я могу выскочить на улицу, и ей меня не догнать. Это тоска голодного по шипящему стейку, тоска пьяницы по бутылке «Курвуазье»; тоска по заветному, но недостижимому. Господи, да она же мне завидует…
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
