— Ты знаешь, что сделал предложение шести девушкам? — упрекнул его Карл, когда они ехали домой по пустынным улицам. — Шампанское было изобретено монахом, это коварный напиток.
То же самое повторилось на следующий вечер в Лендздауне. Упрёки Карла становились всё более резкими, но Феликс не собирался раскаиваться в своём поведении.
— Когда мне весело, я веду себя соответственно, — заявил он.
Спустя два дня в прусском посольстве он выпил ещё больше шампанского, и его настроение поднялось на новую высоту. Открыв рты и подняв брови, почтенные дамы наблюдали за тем, как дирижёр филармонического оркестра прыгает мальчишкой и кружит их дочерей по бальной зале.
По дороге домой Карл выразил своё неодобрение:
— Какое впечатление ты производишь на людей, когда ведёшь себя как школьник? — Звук его голоса нарушил тишину лунной ночи. — Что бы сказал твой дедушка Моисей?
— Мой дед был философом. Он бы сказал, что есть время быть серьёзным и время подурачиться. Сейчас время дурачиться, так что иди к чёрту.
Войдя в квартиру, они увидели письмо, лежащее между двумя зажжёнными свечами. Оно пришло из Берлина, и было доставлено специальным посыльным. Феликс, нахмурившись, вскрыл его и начал читать. Его лицо, минуту назад покрасневшее от смеха и шампанского, посерело.
— В чём дело? — с беспокойством спросил Карл.
— Моя дядя Натан, который живёт в Силезии, сообщает моему отцу об ужасном наводнении, которое у них там произошло. Сотни семей остались без крова. Отец спрашивает, не мог бы я дать благотворительный концерт для этих несчастных людей.
На следующее утро Феликс сидел в конторе сэра Джорджа Смарта. От шаловливого весельчака, каким он был накануне, ничего не осталось. Его карие глаза с тревогой смотрели на пожилого человека, читавшего письмо Авраама Мендельсона.
— Ну, сэр Джордж, что вы об этом думаете? Британскую публику затронет горе этих людей?
Сэр Джордж потёр подбородок, прежде чем ответить.
— Британцы могут быть очень щедрыми, особенно если получают за свои деньги удовольствие. Напишите отцу, что он может на нас рассчитывать.
— Не знаю, как вас и благодарить! — с чувством воскликнул Феликс. — Когда мы можем дать концерт?
— Боюсь, что не раньше середины июля.
Феликс охнул:
— Середины июля! Но это только через шесть недель!
Баронет кивнул:
— К сожалению, ничего нельзя поделать. Ни Аргиль-Румз, ни «Ковент-Гарден» не будут раньше свободны. Кроме того, требуются большие приготовления...
Он оборвал себя на полуслове, поскольку дверь распахнулась и как ураган влетела очень взволнованная молодая особа. Феликс обратил внимание на её глаза. Они были светлыми — то ли серыми, то ли ореховыми, и это удивило его, так как волосы у неё были чёрные, как воронье крыло. Однако глаза были светлые и в этот момент метали громы и молнии. Она не обратила внимания на Феликса и заговорила ещё с порога.
— Синьор Смарт, — начала она, — вы большой bugiardo, лжец. До сегодняшнего дня я считать вас своим другом.
Сэр Джордж воспринял эту эскападу с истинно британским хладнокровием.
— Вы знакомы с герром Мендельсоном? — спросил он, как ни в чём не бывало.
Молодая дама небрежно кивнула Феликсу, и сэр Джордж едва успел представить её — «это мисс Салла», прежде чем посетительница возобновила беседу на специфической смеси ломаного английского с итальянским.
— Когда лгут другие мужчины, я смеюсь, потому что для меня не важно, что они говорить. Но когда лжёт мой лучший друг, il signor Смарт, мне становится очень грустно.
Её голос сорвался. Она смерила «лучшего друга» разочарованным взглядом обиженного ребёнка.
Сэр Джордж воспользовался этой короткой передышкой.
— Будьте добры, расскажите мне, в чём дело и в чём я вам солгал, — попросил он с терпением, выработанным длительным трудным опытом общения с оперными дивами. — Но сначала присядьте, пожалуйста, не то нам всем придётся стоять. И долго, — добавил он обречённо.
Он оказался прав. У мисс Саллы ушло сорок пять минут на то, чтобы изложить свою обиду. Выяснилось, что она была ангажирована сэром Джорджем, который, помимо своих обязанностей в качестве дирижёра филармонии, иногда выполнял ещё обязанности директора «Ковент-Гарден», на трёхмесячный сезон за баснословный гонорар в две тысячи гиней. Он заверил её, что такой гонорар назначили только Генриетте Зонтаг, несравненной немецкой сопрано, а сегодня мисс Салла узнала, что гонорар Зонтаг составляет две тысячи и пять гиней! Она сочла это предательством, оскорблением её лично и всей Италии. Особенно потому, что немецкие певцы поют lа trippa, животом, и без всякого чувства, в то время как итальянцы поют il cuore, сердцем, с большим чувством.
Всё это сопровождалось бесконечными восклицаниями «madonna mia», проклятием «maledetto» и самым поразительным проявлением мимического таланта, который Феликс когда-либо видел.
Баронет не мог объяснить возникновение этих злополучных пяти гиней.
— Должно быть, вышла какая-то канцелярская ошибка, — предположил он.
Но мисс Салла отказалась этому верить. Это было выступлением, заявила она, оскорблением её мастерства и её страны. Он старался успокоить певицу, предлагая выплатить ей разницу из своего кармана. Нет, этого ей не нужно. Она хочет, чтобы в контракте сделали поправку, не то завтра она не будет петь Розину в «Il Barbiere di Sivillia»[37].
— Публика будет ждать, ждать и ждать, но ла Салла не выйдет!
При этой угрозе сэр Джордж почувствовал, как холодный пот выступил у него на лбу.
— Не забывайте, мисс Салла, — предупредил он сурово, — что ваш контракт содержит клаузулу о неустойке в двести гиней. Для той, которая так яростно спорит из-за пяти гиней, это будет довольно чувствительным наказанием.
Певица вскочила на ноги.
— Il contratto! — презрительно фыркнула она.
Она смеётся над контрактом, плюёт на него! Её обманули на пять гиней, так что контракту конец. С этими словами она повернулась и направилась к двери. Сэр Джордж в мгновенье ока очутился возле двери, схватил певицу за руку и потащил в комнату.
— Как вы можете сделать мне такую подлость! — в сердцах воскликнул он. — И как вы можете быть такой жадной, такой меркантильной и бессердечной из-за пустяковых пяти гиней, когда в Силезии люди лишены крова и страдают от голода и холода!
— Какая Силезия? Какие люди? — поинтересовалась она, возвращаясь в комнату.
— Расскажите ей! — потребовал сэр Джордж, обернувшись к Феликсу.
Феликс рассказал. Пользуясь своим воображением, он описал разрушительное силезское наводнение, затонувшие фермы, ревущих коров, матерей, прижимающих к себе детей в последнем объятии, когда они вместе погружались в мутные потоки.
