– Шиза, – вздыхает «Хармс». – Если нормальные дозы будут колоть, дней через пять заглушат… Если повышенные, то дня два, и все. Притихнет и замолчит.
«Пролетая над гнездом кукушки»… Почему тот тоже разбил в сумасшедшем доме именно раковину?
Снова дебаты о порядке действий по избавлению от тараканов, и снова ничего не происходит. Морить их, видимо, никто не собирается. А как их морить? Десять коек впритык, мы же тут все за компанию с тараканами отравимся. Я беру ноут – теперь мне его, как правило, отдают уже бесконфликтно, отправляюсь на койку сочинять. Вокруг тишина, все спят или дремлют. Ночь была тяжкая – храп грохотал, как отбойный молоток, точнее теперь уже два: у нас в палате еще одна новенькая, подруга Галины, попавшая сюда дня три назад в состоянии явного отравления коньяком. Уже на следующий день она в нашей, «элитной», шестой палате. Подруга Галины тут тоже «своя», для нее законы тоже особо не писаны. Так, для острастки.
– Что же ты, голуба! Тебя в феврале только из запоя вывели, а ты снова тут очутилась, – ставя ей капельницу, ласково приговаривает медсестра.
Подруге на вид лет семьдесят, но Ксюха-«Хармс» уже выведала, что пятьдесят три. Отекшая, с багровым лицом, под глазами мешки. О, кстати! Точно так же должна выглядеть жена-алкоголичка героя моего рассказа «Полоска света». Образ законченный и бесспорный.
После капельницы эта подруга тут же усаживается пить кофе на пару с Галиной. Дичь полная, конечно, кофе после капельницы, но сегодня, на третий день ее соседства, никто в палате уже не обращает внимания ни на нее, ни на саму Галину, ни на абсурдное их времяпрепровождение тут. Надоело. Более того, это чревато – обе предельно говорливы. Рассказ Галины о своих родах и приключениях в роддоме лет двадцать назад длился накануне с полчаса с изобилием подробностей… Стандартных, плоских и неинтересных.
Палата номер шесть оживляется, лишь когда эта парочка куда-нибудь выходит. Но не сегодня. Сегодня ни у кого нет сил, у всех трещит голова, ночной дуэт парочки достал всех. После завтрака палата погружается в дремоту. Интересно, это правда от бессонной ночи или мы потихоньку дуреем от безделья?
Вечером на место вызволенной мужем кроткой Лары к нам из «надзорки» переселяют полную даму. Мой единственный контакт с ней состоялся дня три назад, когда под душем я сказала: «Доброе утро, как у вас дела?» – на что получила ответ: «Не люблю этого вопроса, банально».
В палате номер шесть немедленно выяснилось, что дама – по ее собственному признанию – крайне общительна, а также молода душой, поэтому звать ее надо без отчества. Образованна, особенно в отношении творчества Хемингуэя и теологических интерпретаций православия, которые уже через час она озвучивает на всю палату, перемежая их рассказом о том, что у нее в доме никогда не было тараканов, поэтому, как их морить, она не знает, зато знает точно, что в появлении тут тараканов виноваты мы сами. Нельзя же прятать еду по тумбочкам! Что ж удивительного, что набежали эти твари! Эту нехитрую сентенцию дама выводит на разные лады. Может, у нее заклинания такие?
Сентенции новой дамы о тараканах остаются без встречных реплик, зато теологические интерпретации тут же подхватывает ночной дуэт. Дебаты идут весь вечер, но еще никому не ведомо, сколь много общего у новой дамы, Галины и ее коньячной подруги. Узнаем мы об этом лишь ночью, когда новая дама превращает храп прежнего дуэта уже в трио! Трели и регистры обретают немыслимое разнообразие, басы рокочут мощно, выразительно и ритмично – почти ламбада.
Утром теологические рассуждения трио будят палату в пять утра, при этом во всех трех тумбочках мерзко и громко шуршат целлофановые мешочки: какой же диспут на голодный желудок! Дама вытаскивает из тумбочки и предлагает участникам дебатов копченую колбасу, видимо, смирившись с неизбежностью свидания с тараканами.
Со смутной досадой, что не сделала йогу накануне, я выполняю свои экзерсисы, кувыркаясь на коврике в полутемной палате. Лампочка, горевшая всю ночь, еще не потушена, предрассветный сумрак сочится по капле из окон. Иду в ванную к открытию в семь часов на длинную и обстоятельную помывку. Еще постирушки надо сделать, намазаться Jo Malone в ванной, чтобы палата не пропахла касторкой. Замечаю между пальцами ног первую трещину. Это от бельевой пыли и сухости от батарей, которые шпарят на полную мощность. На животе кожа сильно шелушится. Правильно говорит Галка, подружка-косметолог: «Мыться вредно, лучше чесаться».
Медперсонал, похоже, ко мне привыкает. Им становится со мной скучно, не чувствуют они во мне агрессивной одержимости борьбы за права человека. Тогда что ж и лютовать вхолостую. Получаю ноутбук без боя, даже до завтрака, о чем раньше и заикнуться было нельзя. В придачу получаю кипяток без окриков и посылов. Завариваю кофе, беру сигаретку. Действительно, чем не курорт?
Иду в курилку, на полу замечаю… небольшую, изначально, возможно, аккуратную, но уже слегка растасканную тапками шаркающих больных кучку… Да-да. Посередине коридора. Кто-то не донес…
В курилке две барышни моют в раковине головы. Как они умудряются делать это одновременно, я понять не в силах. «Хармс» рявкает: «В душевую хоть бы прошли». А я глотаю неуместную реплику: «Хорошо, что хоть не в унитазе». Но барышням в раковине, видать, удобнее, у каждого плута свой расчет. Мы с «Хармсом» еще по сигарете не успели выкурить, а они уже справились с помывкой. Стоят перед мутноватым зеркальцем, висящим на стене, обвязав головы полотенцами, приступают к долгой процедуре нанесения подробного макияжа. Все по протоколу: бирюзовые тени, черные стрелки, толстые слои пудры, ярко-малиновая помада.
– …причем цвета всегда неизменные, – до меня доносится глуховатый шепот моего окна, – именно бирюзовый и именно малиновый. Только так и никак иначе.
– А почему? – неслышно спрашиваю я окно, но оно, кажется, уже замолкло или… нет? «Психоделические цвета…» Это я подумала или мне все же окно шепнуло?
– …в шелковой блузке, да еще с макияжем, – вновь шепчет мне окно, и я явственно вижу, как оно показывает мне женщину с миловидными лицом, длинными, пережженными перекисью волосами, обвислым животом и совершенно без зубов, – …ей тридцать девять лет, сыну двадцать один, он не работает, не учится. Недавно из армии пришел. Муж в тюрьме. Она же мечтает о втором ребенке…
– Откуда ты знаешь? – хочу я спросить, но это глупый вопрос. Окно видит и знает все. – Зачем ей второй ребенок, если она на первого не может найти управу, если муж в тюрьме, если нет сил, денег или желания вставить зубы?
– …странный вопрос. Им кажется… они так видят… с мужем. Тот выйдет из тюрьмы, они начнут новую жизнь, им нужна новая точка отсчета. Это ребенок. Он родится, и все начнется с нуля, все будет хорошо.
– …это же иллюзия, – шепчу я про себя.
– …кто это знает? Ты? Конечно, иллюзия, я такое видело много раз. Но они все так.
– Что «так»? Родить ребенка, чтобы получить атрибут новой жизни? А потом как они будут его растить? Он вырастет такой же, как первый, и ничего другого они не создадут.
