Выстрел румыны слышали.
Как не услышать его в пронзительной утренней тишине? Но вероятно, им в голову не сразу пришло, что работает снайпер. Адъютант (ведь аксельбанты – принадлежность их униформы), даже не вскрикнув, повалился набок. Они засуетились возле него, и совершенно напрасно, поскольку пуля попала в переносицу. Я успела перезарядить винтовку два раза, и оба пулеметчика тоже оказались на земле. Бронебойная пуля четвертого выстрела ударила по затвору «МG-34», выведя его из строя.
Противник опомнился и теперь вовсю лупил по кладбищу из минометов и винтовок. Вокруг меня свистели осколки мин и пули. Я прижалась к толстому стволу клена, но вскоре поняла, что он – плохая защита. Пять деревьев – не вековой карельский лес, в котором трудно что-либо разглядеть в вершинах сосен-исполинов. Куски горячего металла тут летали, подобно смертоносному рою, сбивая листья, разламывая тонкие ветки. Чувство страшной опасности оледенило сердце, но растерянности не вызвало. Это новобранец думает: «Такого со мной НЕ МОЖЕТ случиться». Солдат, побывавший под огнем, считает иначе: «Это МОЖЕТ со мной произойти, потому надо быть осторожнее». Тот, кто неоднократно видел смерть своих товарищей, осознает: «Это ДОЛЖНО со мной случиться. Но не случится, если только меня здесь не будет».
Следовало немедленно прыгать, хотя до земли – метра три. Чтобы не разбить дорогостоящую оптику, «снайперку» я повесила на сук, который торчал гораздо ниже, и ринулась вниз, имитируя собственную гибель. Упала неудачно, ударившись правым боком о чей-то могильный камень, и сама подняться не смогла из-за сильной боли. Воронин прислал солдат, и они помогли мне встать на ноги, довели до блиндажа.
В девять часов утра 21 сентября 1941 года началась наступательная операция. Ее предваряла длительная артиллерийская подготовка. От залпов советских орудий и минометов, казалось, сотрясается земля. Мои однополчане готовились к атаке на Гильдендорф, а я, страдая от боли в правом боку, лежала в блиндаже и размышляла о том, что в книге «Бои в Финляндии», конечно, писана правда, но все-таки, применяя чужой опыт, надо думать и своей головой, анализировать местные обстоятельства. Теперь вылазка на кладбище и стрельба с дерева представлялись мне форменной авантюрой. Но… Как гласит народная пословица, все хорошо, что хорошо кончается!
Где-то к одиннадцати часам противник был выбит из Гильдендорфа, а также из совхоза «Ильичевка». Румыны беспорядочно отводили войска на север, бросая на поле боя убитых и раненых, вооружение, боеприпасы. Наши начали осматривать захваченные позиции, нашли в деревенском саду раскуроченный немецкий пулемет, двух солдат и офицера с пробитыми головами возле него. Это был мой вклад в общую победу, и лейтенант Воронин признал, что я очень помогла второй роте.
Он приказал санинструктору Елене Палий, студентке второго курса Одесского мединститута, добровольно вступившей в РККА в августе, лечить меня, что дисциплинированная Лена исполняла с большой старательностью: давала болеутоляющие таблетки, ставила на печень холодные компрессы, кормила диетической пищей, то есть гречневой кашей, сваренной без жира. Но лучше, чем каша, помогли забота и внимание, которыми окружили меня однополчане в награду за приконченный вражеский пулемет. Они приносили гостинцы: сочные золотистые груши «бере» из сада, туалетное мыло и флакончики с одеколоном из отбитого у румын обоза.
Командир роты тоже навестил меня.
Лейтенант рассказал, что заносчивый человек с аксельбантом, подстреленный мной, оказался адъютантом самого диктатора Антонеску майором Георги Караджа. При нем нашли какие-то важные штабные бумаги, письма, фотографии и дневник. Майор писал о тяжелом моральном состоянии румынской армии, которая под Одессой столкнулась с яростным сопротивлением русских. Дневник передали в штаб Приморской армии, оттуда – в Москву, фрагменты из него опубликовала газета «Правда» в октябре 1941 года.
Память об истории с пятью кленами на кладбище у селения Гильдендорф осталась у меня в виде серебряного портсигара с искусной чеканкой и гравировкой на крышке, имевшей изображение красивой женщины в роскошной шляпе с бантами и перьями. Андрей Воронин в тот день преподнес мне его в качестве трофея, найденного при убитом румынском майоре. Я нажала на кнопку замка, портсигар открылся, и мы увидели плотно уложенные в нем тонкие длинные коричневые сигареты. Я предложила их лейтенанту. Он отказался:
– Я не курю. А вы давно курите, Людмила?
– Нет. На фронте научилась. Иногда помогает снять нервное напряжение.
– И часто оно бывает? – спросил командир роты.
– Обычно после охоты, когда противник уничтожен. Находясь в засаде, я не испытываю никаких чувств. Просто жду и думаю о том, что винтовка сработает без промаха.
– Думаете об оружии? – удивился лейтенант.
– Конечно. Оружие для снайпера – предмет почти сакральный…
Нашу беседу прервало появление Лены Палий. Она принесла три кружки с горячим чаем, щедро сдобренным медом (дар местных жителей доблестным бойцам РККА), и мы предались воспоминаниям о довоенной жизни. Андрей показал себя интересным собеседником и живо рассказывал нам об… Эрмитаже. Он любил этот музей, знал его коллекции, особенно – коллекцию скифского золота, изучением которой занимался его отец. Я в свою очередь рассказала, как после первого курса университета ездила на археологическую практику на раскопки около города Чернигова. Там при мне нашли железный сфероконический шлем Х века, много наконечников стрел и копий, фрагменты кольчуг.
Жалею, что не могу нарисовать более подробный портрет командира второй роты Андрея Воронина. Недолго продолжалось мое с ним знакомство. Но он был ярким представителем того замечательного поколения молодежи, которое выросло в послереволюционные годы, училось в советских ВУЗах, потом проходило закалку в горниле Великой Отечественной войны. Истинные патриоты Родины, люди благородные, смелые, стойкие, они, не задумываясь, отдавали жизнь за ее свободу и независимость. Так поступил и Андрей. Должность командира роты он занимал чуть более месяца. Погиб в боях у деревни Татарка, поднимая бойцов в контратаку. Вражеская пуля пробила его сердце, и мы похоронили лейтенанта на сельском кладбище под красной фанерной звездой…
После победы, одержанной 21 и 22 сентября в Восточном секторе Одесского оборонительного района над частями румынской Четвертой армии, советское командование планировало нанести такой же мощный удар по противнику в Западном и Южном секторах. Мы получили приказ перебазироваться на линию: селение Дальник – Татарка – Болгарские хутора – и таким образом наконец воссоединиться с двумя другими батальонами 54-го стрелкового полка, заняв место в резерве 25-й Чапаевской дивизии. Путь наш пролегал через Одессу, и мы обрадовались, что увидим прекрасный черноморский город, который защищаем не щадя сил.
Картина совсем не порадовала. Сначала мы шли по Пересыпи. Там работала только электростанция, заводы стояли с разбитыми цехами и обрушенными трубами. Сам город тоже сильно пострадал от бомбежек и артобстрелов. Мы шагали по мостовой, а на тротуарах занимали места женщины и дети. Они держали в руках чайники, кувшины, ведра и поили нас водой, угощали папиросами (запомнилась их марки: «Киев» и «Литке»), говорили какие-то приветственные, ласковые, ободряющие слова. Лишь потом мы узнали, что одесситы поделились с нами своим скудным водяным пайком, который составлял всего ведро воды на человека в сутки.
