– Чё слыхал – фашист! Ты – фашист! Понял!
Иван подхватил одной рукой из-за забора велосипед за коричневую ручку руля, замахнулся на Борьку. Колесо крутанулось блёстками, сверкнуло спицами на солнце. Вилка вывернулась. В этот момент, невероятным движением, откуда-то сбоку, из-за соседнего столика, Катя заслонила собой Борьку.
Ось втулки заднего колеса попала ей точно в висок.
Катя упала косо, на правый бок, руки под себой скрестила неуклюже. Странно дёрнулась, словно нехотя, распрямляясь, ослабела. И затихла.
Волосы спутались на виске, слиплись мгновенно бурым комом. Сквозь него сочилась тёмная кровь.
Словно приклеились волосы к полу. Глаза остекленели. В них небо пустое отразилось, какие-то птицы высоко, солнце на закат.
Пятно бурело, растекалось, стыло, чернело, с грязным полом одного цвета и становилось от этого холодно и невыразимо страшно.
Иван сел за стол, уронил голову на руки и завыл.
Побежали за Парашюткиным. Он примчался в галифе, кителе, без фуражки, в домашних тапочках. Суетился, брови белёсые на красной морде хмурил. Приказал мужикам связать Ивану руки.
Тот не сопротивлялся.
К Кате наклонился, пульс пощупал осторожно. Машинально пригладил белый ёжик волос у себя на голове.
– Летально. Надо судмедэ́ксперта, освидетельствовать. Вызывать счас будем. Всю бригаду, милицию, следователя.
Сел писать протокол. Фамилия, имя, отчество. Иван молчал. Чуть подавшись вперёд, руки за спиной связанные. Смотрел исподлобья, отрешённо и дико, словно искал что-то хорошо спрятанное в вершине черёмухи на другом берегу и не мог никак увидеть, ускользало это неуловимое.
И глаза белые. Только точки зрачков чёрной ягодой черёмухи в середине.
– Счас он успокоится, – сказала буфетчица Клавдия, – не в себе он явно. Вот что.
И запричитала визгливо, тонким голосом:
– Хосподи-и-и-и, страсть-то какая!
Вера стояла, обхватив голову сына руками, глядела вдаль, тихо плакала, что-то шептала.
– Ну, чё ты, мам, он же первый начал, – пытался вырваться Борька.
Он говорил чётко, не заикаясь, словно и не было такого с ним никогда прежде.
Вера стояла спиной, заслоняя от Борьки Катю, всё шептала, гладила светлые волосы, голову сына к груди своей прижимала, и крепко, нежно, словно убаюкивала, раскачивалась и не могла остановиться.
– А секрет-то Катин я так и не узнал. Да, – сокрушённо сказал Иван.
И засмеялся странно, словно всхлипнул.
Или вскрикнул?
Семейная легенда
Роман Мякишев ехал в пустом троллейбусе. Тихое зимнее утро, суббота.
Он вздохнул, посмотрел в окно. Солнечно. Бледным диском, высоко луна истончалась, а в другом углу небосвода день нежно светился оранжевым по белому холсту снега.
Осенью, в эпицентре вялотекущей сухомятки – работа-общага, он вдруг понял, что непременно должен купить фирменные джинсы.
Мечта разрасталась мощными корнями вглубь и пышной кроной ввысь.
Пока не стала навязчивой идеей.
Легко сказать сейчас, а тогда, в той реальности, зарплату за месяц надо было выложить. Цена вопроса – неподъёмная.
На работе, в отделе – «чёрная касса». Все туда по десятке в месяц относят, и очередной нуждающийся может взять в долг у своих же товарищей. Очень удобно.
Он написал заявление. Через неделю, получил желанные деньги с рассрочкой на девять месяцев. Жизнь окрасилась в цветное многообразие почти реализованной мечты и томительного ожидания её воплощения.
Предстояла покупка. Дело волнительное и не совсем простое.
Рынок на окраине.
Съезжались сюда разные люди, даже из других городов. У них не было знакомств, а хотелось купить что-то красивое и не быть жертвой массового, угрюмого производства.
Кто может это запретить?
Роман едва дождался субботы. Уж очень хотелось приобрести джинсы.
Кольцо троллейбуса. Через дорогу лесок, на взгорке. Туда тянутся муравьиной поступью, молча, с разных сторон, незаметно, сосредоточенные люди.
«Романтика» выходного дня! – так мысленно окрестил он свой поход.
Зимний лес, лёгкий морозец. Мужчины и женщины гуляют среди сосен. Конспиративным шёпотом друг другу что-то передают. Небрежно, вполоборота головы:
– Сапожки-замш-Венгрия…шапка-пыжик… кофточка-букле’-Италия…шарфы-мохеровые-Румыния…дублёнка-Югославия…
И уходят в сторону с напряжённой спиной. Словно ждут – сейчас кто-то откликнется, догонит и вот уже, долгожданная – продажа-покупка состоялась.
Как мало надо для счастья! Но сложность в том – чтобы постоянно была бы явлена эта малость.
Опасная, конечно, затея – поход на барахолку, если подумать. Ведь запросто мог кто-то взять крепкой рукой профессионала, сзади за плечо и строго приказать:
– Пройдёмте, гражданин!
И пойдёшь, как миленький. Хорошо, если товар в одном экземпляре, а в двух – уже спекулянт! Статья. Срок конкретный получишь. И подвергнешься дополнительно, общественному остракизму и проработке. Откажутся брать на поруки даже те, с кем был в добрых отношениях в быту и на работе. Изгой!
Тогда он не думал о трудностях, грозящей опасности и относился весьма легкомысленно к своему поступку.
Только он шагнул под сосёнку, и тотчас, кто-то невидимый спросил:
– «Пласты’»? Болгарские, лицензионные.
– Что? – вздрогнул Роман.
– Диски, интересуют? Запечатанные!
– А-а-а! Нет, нет! Мне бы… – Огляделся по сторонам. Никого. Куст большой. Кто это был? Трудно кого-то заподозрить. Ветерком в уши надуло?
Снуют люди, в глаза не смотрят.
– Броуновское движение, – подумал инженер Роман Мякишев.
Он растерялся, потому что по внешнему виду определить, кто же именно продаёт джинсы – не смог, а ходить и расспрашивать всех подряд – стеснялся.
Двигался в толпе, взбегал с бугорка на бугорок. Едва не упал – наст на подъёме отшлифовали в каток, и он начал уже сомневаться в успехе затеи.
Он прошёл сквозь толпу, хаотично, несколько раз, подмерз. Решил на работе расспросить девчонок, как и где лучше прикупить джинсы, и собрался уходить.
Толпа врассыпную прыснула мелкой рыбёшкой от хищника. Лишь хруст ломаемых веток и топот прокатился по лесу.
Гулкое эхо подхватило тревожный ропот, прошелестело студёным ветерком и накрыло опасно:
– Облава!
Благодушие улетучилось.
Роман заметил, как быстро и неумолимо сжимается вокруг кольцо милиционеров, кого-то уже жёстко прихватили за рукав, тщетно пытается вырваться гражданин с «земско’й» бородкой: «Кто, вы такой»? Показалось ему – вокруг одни милиционеры. В стороне, за деревьями автобус. Туда вели людей растерзанного вида, разгорячённых борьбой, со скособоченными шапками, сбившимися шарфами.
