Но сегодня они появились, не спрашивая Ритиного разрешения. Сами.
Она не спешила угадать причину их появления, но втайне догадывалась, что это напрямую связано с Сергеем.
«Это его зайчики», — сказала она себе. Потом испугалась этой мысли: из прежнего жизненного опыта Рита лучше всего усвоила один урок — не верить миражам. Сережа же был миражем, в чем Рита нисколько не сомневалась. Кто не бывал счастлив никогда — тот не знает и меры собственного несчастья… Поэтому Рита предпочитала придерживаться золотой середины.
И все-таки воспоминания о вчерашнем вечере наплывали сами, как волны теплого моря, нежили и ласкали Ритино воображение.
— В волосах моих заблудились мысли твои, — прошептала она, провожая взглядом нового солнечного зайчика.
Вот, снова!
Она проснулась теперь окончательно. «Снова ты придумываешь сказку. А сказки-то тем и отличаются, что возносят тебя на небеса с одной-единственной целью — сбросить оттуда. Чем выше окажешься — тем больнее будет падать…»
«Да ничего я не придумываю, — опровергла она собственные претензии. — Просто он хороший человек. С ним легко разговаривать. Он понимает меня. Или делает вид, но все равно это приятно…»
Она оделась и долго чистила зубы, рассматривая себя в зеркале.
Ничего не изменилось, только глаза стали спокойнее. Или — наоборот? Что-то в них появилось новое, Рита знала, втайне догадывалась что, но боялась произнести это вслух.
Надежда.
— Надо срочно раздобыть кусок железа, — сказала она строго этим глазам. — Пока я не вляпалась…
Чтобы прекратить это бессмысленное витание в облаках, она напомнила себе, сколько у нее дел. Закончить с набором — раз. Потом озвучка эта жуткая — два. Потом радио. Самое приятное, кто спорит? Но иногда Рите хотелось заговорить своим голосом, а не этим сексуально-придушенным шепотком.
И говорить о том, что действительно интересно нормальным людям.
Она вспомнила о ночном звонке. Голос звонившего был так похож на голос Сергея…
— Первая галлюцинация, — рассмеялась она. — Вернее, вторая. Сначала тебе почудилось, что он похож на Сережку. Даже в совпадении имен ты усмотрела волю Всевышнего. Теперь ты еще и голос приспособила… Плохо дело, Прохорова! Срочно нужен кусок железа. Без этого куска тебе не выкрутиться, влюбчивая ты моя!
Потом она варила кофе и долго сидела на кухне, наслаждаясь этим новым состоянием.
За окном царила весна, и Рита по привычке свалила все на это сумасшедшее время года.
— Это даже неплохо, — сказала она вслух. — Это означает только одно. Ты еще не такая старуха, чтобы продинамить такое событие, как наступление весны. Такой вот трухлявый пень, который размечтался стать березкой.
Однако «пню» мечтать было особенно некогда, и Рита принялась за работу.
Она существовала в двух мирах — воображаемом и действительном, и на сей раз эта двойственность не раздражала ее, не мешала — напротив, помогала ей.
Пустые слова и бессмысленные фразы наполнялись каким-то смыслом, как китайская книга «И-Цзин». Помимо воли, Рита находила в корявых фразах писателя ответы на вопросы, предсказания и попытки помочь ей, глупой Рите, в сладком мире иллюзий.
— Как он ко мне относится?
Задав этот вопрос, она даже оглянулась — не слышал ли ее кто-нибудь…
Но мать еще не вернулась из школы. В квартире была только она одна, и подслушать ее невольно мог только Бог, а глупостями Бога не удивишь. О, сколько Ему их довелось подслушать!
Задав этот вопрос, она вдруг почувствовала, как важно ей узнать ответ. Ее даже бросило в жар и краску.
«Он усмехнулся, пытаясь скрыть истинные чувства. Девушка стояла раздетая…»
Набрав эту фразу, Рита остановилась.
Если это расценивать как ответ…
Она нервно рассмеялась.
«Неужели я не нравлюсь тебе?»
Она бы задала этот вопрос иначе. Не так. Или — не задала бы совсем, терпеливо дожидаясь сладких моментов нечаянной откровенности.
Затеянная игра с чужим текстом теперь мешала ей сосредоточиться.
Она встала, закурила сигарету и посмотрела в окно.
Там, за стеной, находился он.
Искушение было велико…
Она подняла руку и едва удержалась, чтобы не постучать.
— Фу, до чего глупо, — сказала она и снова покраснела. — Веду себя как несовершеннолетняя девица.
Прислушавшись, она поняла, что за стеной играет музыка, а когда она определила, что он слушает, ее снова бросило в жар.
— Кэнди Найт, — прошептала она. — Именно так.
И как теперь, скажите, ей было справиться со всеми этими совпадениями?
Он ночью не спал.
Ничего удивительного в том не было — на первый взгляд…
Если бы не одно обстоятельство, меняющее ситуацию в корне.
Первый раз за долгое время он думал не о смерти. За этот чертов год, в течение которого Сергей уже разучился жить, он первый раз думал о женщине.
Живой женщине. С теплым взглядом голубых глаз. С нежными руками — он почти ощутил робкое прикосновение этих тонких пальчиков к своей руке… Точно крылья бабочки. «Сережа, вы меня слышите?»
Ее голос.
Теперь в его жизни появился второй голос — но тот, первый, низкий, хрипловатый, наполненный другой энергией — сексуальной, странной, магической, — и тоже жизненной?!
Два голоса. Две женщины. Одна была нереальна. Она была вымыслом. Он придумывал ей лицо, немного это лицо было Ритиным. Только взгляд другой… Рита казалась Сергею Джульеттой, Мирандой из «Бури», а та, чей голос доносили до его слуха волны радиоэфира, — о, та была Клеопатрой… «Ценою жизни ночь мою… — вспомнил он. — Ценою жизни…»
И сразу неслышными шагами в комнату вошла третья женщина — вернее, призрак этой третьей женщины.
Она была невидимой — и более ощутимой, чем те две.
Сергей вздрогнул. Его мысли приняли теперь снова иное направление. Если раньше мысли пытались окунуть его в воды Леты, смыть воспоминания святой водой забвения — теперь он снова был устремлен к бушующим потокам Стикса.
— Любви моей ты боялся зря, — донесся до его слуха голосок из прошлого. — Не так я сильно люблю… Мне было довольно видеть тебя, встречать улыбку твою…
Он закрыл уши, чтобы не слышать, но голос преследовал его — плод воображения, он не был подвластен слуху. Он был сильнее реальности, этот хрупкий, тонкий, сотканный из весенней травы и первых одуванчиков…
— Сережа, взгляни же! Правда, я похожа на Весну? Правда, Сережа?
Она ждала ответа — девочка в венке из одуванчиков. Смешная, глупенькая — слишком глупенькая, чтобы понять, какая пропасть теперь между ними.
