– Тебя это смущает? – спрашивает Молли.
– Не знаю, – Кэрролл снова пожимает плечами, – Гликен сказал, что от вас зависит мое будущее.
– Будущее? – Молли пытается собрать разбежавшиеся мысли. – Ну, не только от меня, – она не может себе отказать прикоснуться к своему телу. Взять его под руку. – Давай я тебе кое-что покажу, – предлагает Молли.
Кэрролл молчит. Или Куза, которая не хочет ничего вспоминать? Молли ведет ее в мастерскую.
– Нравится? – спрашивает, показывая картины и скульптуры. Следит за реакцией. Пытается различить чувство собственника.
«Где же ты, Куза? – Молит она беззвучно. – Где твоя гордость? Я закончила твои работы. Украла твои старания. Почему ты молчишь?»
– Не знаю, – говорит Кэрролл.
– Не бойся, – Молли невольно гладит ее руку. – Просто будь собой. Я все пойму.
– Собой? – Кэрролл глуповато улыбается.
«Неужели я выглядела так же нелепо?» – думает Молли.
– По-моему, неплохо, – осторожно говорит Кэрролл.
– Неплохо? – Молли все еще пытается увидеть в этом родном лице черты Кузы. – Думаешь, ты могла бы сделать лучше?
– Не знаю.
– Забудь о том, что сказал Гликен, – начинает терять терпение Молли. – Твоя судьба зависит только от тебя самой.
– Но не здесь.
– Здесь? Ты хочешь остаться здесь?
– Да.
– И думаешь, что это зависит от меня?
– В каком-то роде.
– Гликен идиот! – Молли пытается не кричать. – Что он наговорил тебе про меня?
– Ничего.
– Не ври!
– Правда ничего, – Кэрролл сжимается. Оглядывается по сторонам, словно напуганный зверек, который ищет угол, в который можно забиться.
– Не бойся, – пытается успокоить ее Молли дрогнувшим голосом. – Ты ни в чем не виновата.
– Не виновата?
– Нет, – она гладит волосы Кэрролл – волосы, которые когда-то принадлежали ей. – Даже в библиотеке, – Молли чувствует, как вздрагивает это родное тело. – Видишь, я знаю о тебе все, но это ничего не меняет.
– Совсем?
– Совсем, – Молли обнимает ее. Прижимает к себе.
«Что же это? Как же это?» Молли гладит ее прямую спину. Свою спину. Сжимает худые плечи. Свои плечи. Кэрролл закрывает глаза. Эти родные голубые глаза. «Неужели это не Куза?» – думает Молли.
– Ты правда хочешь остаться в Аваллоне?
– Да.
– И стать высшей?
– Да, – губы Кэрролл дрожат. Глаза все еще закрыты. Рот открыт для поцелуя.
«Что за игра? – думает Молли. – Или она поступила бы так же?»
– Гликен рассказывал тебе о том, кто такой Кауфман?
– Кауфман?
– Да, – Молли отчаянно ищет следы тревоги.
Куза не может так хорошо притворяться! Она вспоминает ее рисунки, мечты. Или Кауфман – это не главное? Главным было желание забеременеть. Родить.
– Пойдем…
Молли ведет Кэрролл во внутренний дворик. Демонстрирует рисунки Кузы.
– Если от кого-то и зависят твои мечты, – говорит она, показывая черно-белое лицо Кауфмана на старых листах, – то только от него.
– От него? – Кэрролл вглядывается в молодое лицо.
– Нравится? – вкрадчиво спрашивает ее Молли.
– Немного.
– Он изменился. – Молли осторожно выкладывает рисунки, продолжая наблюдать за реакцией Кэрролл. Обращает ее внимание на изменения в лице на стеклянной глади окна, возле которого стоит безликая женщина. – Что-то не так?
– Что?
– Эти рисунки. Ты так смотришь на них…
– Ничего, – Кэрролл пытливо поджимает губы. – Просто…
– Просто… – Молли боится даже дышать.
– Это ведь ты нарисовала?
– Да.
– И эта женщина…
– Это тоже я.
– Я так и подумала.
– Правда? – Молли в ярости сжимает руки.
«Это ты! Ты! Ты! – кричит она в своей голове. – Ты, а не я! Слышишь?!»
– Я тоже иногда этого боюсь, – говорит Кэрролл, не замечая ее гнева.
– Боишься чего?
– Забеременеть, – она снова глуповато улыбается.
«Нелепая дура! Кого она хочет обмануть?!»
– Мне кажется, это уничтожит все, во что я верю.
– Во что ты веришь? – Молли снова смотрит на рисунки Кузы.
– Все, что я делала. Вся моя жизнь, – Кэрролл оборачивается. Смотрит на Молли голубыми глазами. – У тебя нет вина?
– Что?
– Красного вина? – она смущенно опускает голову. – Раз уж ты знаешь о том, что было в библиотеке, то, думаю, не осудишь и за это.
Глава двадцать девятая
Чертово любовное гнездышко Кауфмана. Молли приводит сюда Кэрролл, все еще надеясь разглядеть за этими родными голубыми глазами сознание Кузы.
– Если ты кому-то и должна здесь нравиться, то это он, – говорит Молли.
Они сидят на мягком диване и ждут. Розовые подушки пахнут фимиамом. На столе в плоских чашах лежат виноград и персики. Тяжелые голубые шторы скрывают окно. Пара гладкошерстных кошек нежится на клетчатых пуфиках.
– Он гомосексуалист? – спрашивает Кэрролл.
– Смутил розовый цвет? – вкрадчиво спрашивает Молли.
– Кошки.
– Что?
– Если мужчина может позволить себе собаку, то он заводит собаку, – Кэрролл тяжело вздыхает. – А кошек обычно заводят женщины и гомосексуалисты.
– Так у тебя были кошки?
– У меня был Хак, – она заставляет себя улыбнуться. Смотрит на старые часы, висящие на стене. – Кауфман всегда опаздывает?
– Не знаю, – Молли вспоминает рисунки. Вспоминает купидона. Вспоминает все, что может помочь, но в голове пустота. – Он не всегда был гомосексуалистом, – говорит она.
– Не всегда?
– Когда-то он был влюблен. В женщину, – Молли вглядывается в голубые глаза Кэрролл. Ничего. Никаких намеков на воспоминания. – В Кузу.
– В Кузу? – Кэрролл хмурится. – Ты хочешь сказать…
– В меня, – слово дается с трудом.
– И ты…
– И мне не всегда нравились женщины. – Тишина и напряжение начинают действовать на нервы.
Кэрролл смотрит на кошек. Смотрит на окно. Смотрит на часы. Смотрит на что угодно, кроме Молли. А Молли… Молли смотрит на ее лицо, на волосы, на ее тело. Вспоминает все. Замечает все, кроме того, что вокруг. Что если сегодня она сможет вернуть себе свою жизнь? Предвкушение вызывает дрожь, которая подчиняет себе тело. Это чужое тело. «Я сберегла его, – хочет сказать Молли Кузе. – Сберегла его для тебя». Она пытается улыбнуться, но губы дрожат. Она не отступится. Нет. Если Куза не хочет вспоминать, она заставит ее это сделать, чтобы забрать то, что принадлежит ей.
