– Что тебе надо, Петелина? – с какой-то усталостью в голосе вопросом на вопрос отозвался Олег.
Ярослава усмехнулась. Она как бы учуяла мат в этой партии.
– Жить.
– Не скромнеть в желаниях. Понимаешь? Стремиться исполнить их. И – защищать это исполненное. До конца. Ты знаешь, что такое любовь?
– Оп-па... я умею ее ощущать, чувствовать. Это не для слов.
– Конечно, конечно. Только для первой сигнальной системы.
– Мне этого предостаточно.
– А мне нет, дорогой. Мне этого мало. Любовь – это когда воображение торжествует над интеллектом. Так что ты и представить не сможешь своего отвлечения на Строгову.
– Угрожаешь? – улыбнулся Олег. Он в совершенстве владел вот такой вот безоружно-добрейшей улыбкой, всегда неожиданной и нелогичной, немного растерянной и неуместно доверительной, способной хоть на мгновение, но сбить с набранной высоты противника, опустить его, чтобы тот пропустил, не заметив, уже приготовленный удар.
– Я?.. Да ты что, мой милый? – Ярослава исполнила свою коронную полуулыбку. – Пусть будет все, как было. Богатей, спонсируй, благотвори, волочись, инвестируй. Но только со мной, – проговаривая эти слова, она уже знала, Олег сейчас наполнит бокал и рюмку и скажет что-то про мир на земле, встанет со своего кресла, подойдет к ней и демонстративно поцелует в губы. Она вопросительно посмотрела на него.
– Я объявляю войну. До полной твоей капитуляции. До конца. Думай!
Ярослава еще никогда не видела у Олега такого выражения глаз.
Обмораживающего и безжалостного.
При абсолютно добрейшей и обезоруживающей улыбке.
– Приятного аппетита. За твою «Белую вспышку».
Ярослава услышала, как прочитала, последние слова с маленькой буквы и без кавычек.
Глава 22
И вдруг Ницца. Позвонили в мою программу на канале «Домашний» из Chanel, поговорили, согласовали и – вот она, Ницца. Cфteґ d’Azure, Лазурный Берег, на который, как и в пятом веке до нашей эры, когда сюда пришли первые греки, неспешно, с галечным шорохом, наползает все такой же синий и ласковый, как поет Шафутинский, прибой, который «пусть тебе приснится».
У меня было всего два дня. На все: на съемки в фабричных интерьерах Chanel, на запись интервью с руководителями и мастерами, на деловые ланчи и просмотры уже накопившейся на фабрике кинодокументалистики.
А потом были мои, только мои поздние вечера, и я – снова, снова, снова! – не уставая, шлялась по широченному бульвару promenade des Anglais, с его шелковистыми пальмами и цветами, до бухты, забитой кораблями, яхтами и катерами, до светлого, от промытого галечника, пляжа.
В Ницце я бывала не раз – по делам одна и в ожидании приезда, так и не случившегося, когда-то любимого человека. Я свободно ориентировалась в мешанине извилистых улочек в старой части города, где черепично-красные крыши домов чуть ли не срастаются друг с другом, оставляя для солнца и неба лишь узкие полоски-амбразуры. А пижонско-понтовая набережная quai des Etats-Unis с самыми престижными ресторанами Ниццы, где только и можно понять, что такое настоящий буйабес, такой клевый рыбный супчик? Рекомендую. А знаменитейшее кладбище на холме Шато, с его – вы не представляете! – памятниками-шедеврами? А парк Альберта Первого с террасой и фонтаном Тритона? А музей Матисса и Марка Шагала?
Прибой пересчитывал и пересчитывал передо мной свои камушки. Дышалось легко и свободно. Я бесцельно ковырнула носком мокасин податливую гальку и снова, как всегда в Ницце, вспомнила. Под Краковом, в Тыницком монастыре бенедиктинцев, построивших свою крепость-обитель на круче над Дунаем, еще в одиннадцатом веке аббат-настоятель отец Плацед почему-то разоткровенничался передо мной и рассказал, когда я спросила его, что за необычный камень в его аббатском перстне.
– Это обломок гальки из Ниццы. Обыкновенной гальки с пляжа. Недалеко от бухты... Это было так давно. Она сидела одна. Очень красивая женщина. Она разрешила мне сесть рядом. Я был уже посвящен в монашеский сан. И прошел обряд целибата. Я влюбился в нее сразу. Это не объяснить. Мы промолчали до самого рассвета. А потом встали и поцеловались. Больше меня не целовал так никто. И она ушла. Совсем. Очень красивая женщина. Очень... Без имени. Я не спросил. Я почти целый день молился, прося Господа разрешить меня от настигшей меня любви. Безгрешной, но все равно греховной. А вечером я снова спустился с Английской набережной на пляж. Не смог этого не сделать и подобрал с того места, где стояла она... ее нога... у нее были очень красивые ноги... маленький камень, гальку, обломок которой и хранит мой перстень...
Мне стало грустно. Ну почему, почему рядом со мной никого? Ведь Франция, с ее Парижем и Ниццей, создана для двоих. Здесь просто нельзя, невозможно без теплой мужской ладони, ласково вобравшей в себя твои, такие же теплые, пальцы. Здесь, под этим солнцем и звездами, пальмами и тентами ресторанчиков и кафе, хорошо только тому, что соединено таким простеньким словом – «двое».
Я усмехнулась. В снятом для меня двухместном номере в отеле Negresco на набережной меня ожидала беременная Наташка, шеф-редактор программы.
Я совсем неохотно заставила себя подняться с галечника, отряхнуться и зашагать к асфальтовому языку, выводящему на promenade des Angleis.
– Хочу кофе. С миндальным круассаном... – мысленно сказала я себе, и увидела – кого бы вы думали? – Затуру – Сашу Затуринского, красавца мужчину, всегда напоминавшего мне Бениссио дель Торо.
Во всем белом, загорелый и ослепительный, не доходя до меня шагов пять или шесть, он, улыбаясь и широко раскинув руки, весело прокричал:
– Беги и прыгай! Ловлю!
И я побежала и прыгнула в его сильные, ловко поймавшие меня руки. Он шел и нес меня, как ребенка, не чувствуя веса, и радостно говорил, говорил целуя меня:
– Ну, блин! Ну, ты даешь!.. Это же надо так! Не ожидал... Иду себе, как этот... не с кем посидеть, пора уже кого-нибудь снимать, что ли, а тут вдруг ты, как мимолетное... вот это... как гений... трам-там-там-там-там.
Саша опустил меня на землю.
– Все. Я тут, рядом, в Palais de la Mediterranee. Ничего себе ночлежка. Я de luxe suite. По-привычке. Там такай ресторан! Пошли поболтаем. Я ужасно рад тебя видеть!
– Пошли, – сказала я. Это был подарок судьбы – встретить Затуру в Ницце. Но сначала все же пару слов о том, куда меня вел Саша и кто он сам вообще.
Palais de la Mediterranee – самый крутой в Ницце. Для очень-очень богатых. Сама его архитектура и отделка белоснежным камнем – уникум. Раритет. Внутри – офигенно изысканный стиль... От люстр и картин до паркета из какой-то, не помню какой, редчайшей древесины.
Сашина «ночлежка» – как изволил он сам выразиться, одна из двенадцати среди ста восьмидесяти восьми номеров отеля, de luxe siute. В ней нисколько не тесно, почти сто квадратных метров, окна на море, а внутри – хрусталь, бронза, мореный дуб, несусветной красоты кафель и все, что только угодно – от факса, компьютера и etc. до бара, про содержимое которого не хочется говорить.
