Саша, весь на подъеме, так и носился по просторной гостиной, доставая из барных ящиков тарелки, бокалы, из шкафа какую-то сумку, а из нее – какую-то бутылку. Затуринский – гастрономический созидатель. Его фантазии принадлежат несколько самых замечательных заведений Москвы – Mon Cafeґ, Bed Cafeґ, Cipollino, Simple Pleasures. В проекте и разработке – Zatura-House. Саша сочиняет и доводит до первого посетителя все это, как писатель свои книги до точки.
Он богат. Он широк. Он красив. Очень весел. И – одинок. Но об этом чуть позже.
– Послушай, солнце, ты когда-нибудь пила Шато Петрусь?
Я, чтобы не разочаровывать его, отрицательно покачала головой, хотя с Димой однажды попробовала это удивительно вкусное красное вино. Впервые я услышала название «Шато Петрусь» от моего единственного друга-мужчины. Он смешно рассказывал, как купил ящик этого вина своему приятелю, который давно и безвозвратно жил где-то в Аргентине. С вином он привез ему московских гостинцев: колбасу, черный хлеб и воблу. Он прифигел, когда приятель открыл бутылку этого, почти за пять тысяч долларов за бутылку, вина, налил полный стакан, выпил залпом, а после закусил колбасой.
– Сейчас мы с тобой этого «Петруся» выпьем.
Саша ловко ввинтил сверкающий пробник в горло бутылки и легко, без усилия, вытянул длинную желтую пробку. На выходе она, простите, пукнула. Воображение коротко, крупным планом, показало виноградную лозу с обвисающими с нее тяжкими гроздями переспевших и стомившихся от этого темно-синих ягод, схваченных поверху серовато-серой солнечной изморозью-пленкой.
– А-а?! Чувствуешь? – Густое вино послушно стекло в хрусталь. – За тебя, солнышко. И чтобы все нам просто обзавидовались.
Мы чокнулись. И медленными, дегустационными глотками стали пить.
Вино было офигительным. Сказочным. Осязание не успевало смириться с диапазонной бесконечностью букета.
– Живут же люди! – восторженно сказал Саша, опуская бокал на стол. – Дай мне сигаретку. – Он потянулся к моей пачке, которую я уже успела выложить на стол. – Вот скажи мне, сколько лет мы собираемся пожениться?
– Что-то около трех-четырех...
– Вроде этого. Ты так и не снимаешь наш обручальный Chopard? – Он положил свою теплую ладонь на мою левую руку с кольцом на безымянном пальце. – По-моему, пора чем-то пополнить твою коллекцию. Так сказать, инвестировать в нашу любовь, а?
– Спасибо, – сказала я. – С меня ужин. Ты подарил мне тему.
– Какую? Для чего?
– Для статьи. Об инвестировании в женщин.
– Ты серьезно? Я же просто так сказал. А на самом деле, мне просто приятно сделать для тебя что-нибудь хорошее.
– Я знаю, Затура. А не женимся мы, потому что ты...
– ...перелетная птица?
– Да. И первым делом у тебя...
– ...самолеты?
– Ну а девушки?
– А девушки – потом, – почти допел Саша.
Он действительно заядлый летун, владелец двухместного спортивного самолета Long Ez и постоянный посетитель всех мировых авиасалонов. В последнюю встречу он затащил меня в Жуковский на какой-то самолетный парад и три дня взахлеб тусовался там, забыв обо мне.
– Как поживают твои детишки? – спросила я о разбросанных по всей Москве внебрачных Сашиных детях. Об этом он рассказывал сам, не скрывая.
– Отлично. Инвестируются по полной программе.
– А почему ты сейчас здесь, если не секрет?
– Тебе скажу. Хочу перекупить здесь одного классного повара. Композитора!
– Получается?
– У меня получится. Давай еще раз за тебя? Ты не поверишь, за минуту до того, как я встретил тебя на набережной, я именно о тебе и думал...
– Да ладно, – улыбнулась я.
– Не хотите слушать, не мешайте врать, как сказал мне один знакомый пилот. Честное слово! Я ведь приделан к тебе, как запасной парашют.
– Оригинально.
– Поэтому предлагаю. Спуститься вниз, в ресторан, и поесть что-нибудь средиземноморское...
– Потом?
– Потом обратно, взлететь сюда и... провести всю ночь, так сказать, в свободном полете. Как ты?
Я согласно моргнула.
Саша подошел ко мне, легко приподнял за плечи, и мы поцеловались. В нашем с ним случае это было равнозначно дружескому рукопожатию, как и все, чем отличались наши отношения. Они словно протекали под лозунгом невыносимой легкости бытия, заимствованной у Кундеры. Мы отчетливо понимали, что никогда не сможем быть вместе, и при этом нам было легко и понятно абсолютно все. Мы молча, глазами переходили от одних отношений к другим и никогда не вспоминали того, что было вчера. Мне когда-то было тяжело принять такую форму общения, но потом она была выбрана как единственная жизнеспособная модель соприкосновения с Затуринским. А он все же вплетен в тугую косу моей жизни, потому не стираем.
Глава 23
Тесен – ох! – как уж он тесен, весь этот мир людей.
Инночка Терзийская обмела ласково-нежной пуховкой подстриженную «под ноль» голову Ирки, сняла с ее плеч голубую накидку и, слегка опершись на Иркины плечи, долго-долго смотрела на отражение Строговой в зеркале.
Ирка тоже смотрела на себя – вот теперь уж точно! – неузнаваемую. Она, сдерживаясь от рвущегося из нее плача, сморщила лоб и поджала губы. От левого глаза вниз потянулась светлая мокрая нитка.
– Ты сейчас как Деми Мур из «Солдата Джейн», – попыталась отвлечь ее Инночка. – И ты знаешь, тебе идет. Ей-богу! – Она промокнула Иркины слезы салфеткой. – Я тут недавно делала голову Ярославе Петелиной, писательнице, она замужем за миллиардером Попцовым. Не знаешь? Ну, это не важно. Важно вот что – она просто в восторге от твоих романсов и твоего голоса. У ее мужа целый диск. У меня такого нет. Подари, а? Она расспрашивала о тебе...
– А ты? – сглотнув комок в горле, спросила Ирка.
– Сказала, что не знаю такую.
– Почему, ты же мне про нее...
– Ну, это две большие разницы. Если она тебя не знает, а расспрашивает, значит, хочет что-то узнать. Я, Ирка, в этом гадюшнике не первый год... расческой машу. Усвоила, кого надо слушать, а кому – говорить. Ля-ля-ля не для всех, бля!
Ирка улыбнулась.
– Ну вот... расцвела. Слава тебе, господи. И с чего ты на такое решилась? – Инночка маленькой ладошкой погладила лысую голову Ирки. – А теперь можно я у тебя останусь ночевать? Уже пятый час. Куда мне в такую рань тащиться? У тебя шампанское есть?
– Есть.
– Выпьем за «солдата Джейн» и спать. Ты хорошая, Ирка. Прорвемся!..
От Инночки Терзийской так и лучилось душевное тепло. Хотя, Ирка об этом знала, переживаний на ее долю уже выпало немало. Она одна, на съемной квартире, растила сынишку.
