У меня контракт с маленькой швейной мастерской в Венгрии, неподалеку от Будапешта; там шьется большинство моих жакетов и блузок. Контроль качества — это только часть проблемы. Вместо обычных десяти процентов изделий мне приходится проверять пятнадцать. Это значит, что, когда партия из ста жакетов прибывает в наш офис, я наугад вытаскиваю из коробок пятнадцать штук и лично проверяю все швы. И если они прямые, гладкие и без явных дефектов, мне остается просто принять на веру, что с остальными жакетами дело обстоит так же. У меня нет времени, чтобы проверить все сто.
Что касается других моих вещей, то они производятся в Португалии. В остальном я полагаюсь на своих портних, большинство из которых — португалки и полячки; они подрабатывают у меня, помимо своей основной работы в Шордиче, все — очень приятные женщины (некоторые работают здесь легально, а некоторые нет), они просто из сил выбиваются за восемь с половиной долларов в час. Это — опора моей фирмы. Я не знаю их всех по именам, но когда появляюсь в мастерской, чтобы провести контроль качества, то могу быть уверена, что они меня порадуют. Некоторые берут работу на дом и сидят перед телевизором, обметывая жакеты и юбки. Но даже в самом лучшем случае они, конечно, не профессионалы. И это большая проблема. Если бы у нас была фирма побольше и мы получали бы крупные заказы не только от Selfridges — можно было бы над этим подумать.
Я сижу и слушаю, как Александр, жуя мой сандвич, говорит о заказах. Если бы кто-нибудь захотел приобрести нашу фирму, это была бы замечательная сделка — все пошло бы по-другому.
Одно из главных достоинств той ситуации, когда владельцем твоего брэнда становится Gucci, Louis Vuitton или Club 21, — это то, что они сами организуют производство. Концерн Gucci обладает собственными швейными фабриками вблизи Милана и Флоренции, а также в Венгрии, где они шьют одежду от McQueen, McCartney, Balenciaga, YSL. To же самое и у LVM Н. Есть также определенное число производителей, которые берут под свое крыло знаменитые брэнды вроде Paul Smith, Westwood, Gaultier, Alberta Ferretti и Hussein Chalayan. Суть сделки проста: дизайнер получает от десяти до пятнадцати процентов дохода с продаж, в то время как владелец фабрики принимает на себя весь риск, шьет одежду и осуществляет контроль качества. Дизайнер просто подает идеи; остальное делают другие. Они продают его одежду в самых шикарных магазинах города. Это на удивление простая система; дизайнер может ни о чем не думать и полностью погрузиться в творческий процесс, в то время как все проблемы за него решают доверенные лица. Качество гарантировано, так же, как и количество, и потому клиенты могут быть уверены, что они получат партию высококачественного товара вовремя.
В любом случае это хороший расклад. Конечно, система не без изъянов. Во-первых, мне всегда казалось, что десять — пятнадцать процентов прибыли — это не такое, уж большое вознаграждение за творческий импульс и зато, что ваше имя написано на вывеске. Во-вторых, дизайнер испытывает сильнейшее давление, поскольку хозяин диктует свои условия в организации продаж, и потому если вы не достигнете поставленных им целей, то ничего не получите. И, в-третьих, доставка товара не всегда происходит вовремя. Как это и бывает в мире моды, вперед пропускают крупных игроков. Чем значительнее ваш заказ, тем больше у вас шансов оказаться в начале очереди. А если учесть, что всем дизайнерам нужно выпустить свою партию в одно и то же время, то для менее крупных компаний это серьезная задача. Стоит вам опоздать — и магазины отменят заказы. Если вы не смогли представить всю весенне-летнюю коллекцию к январю, она вообще никому не будет нужна. Есть некая невыразимая в цифрах критическая масса, которую надо набрать, прежде чем у вас появится шанс занять место где- то в первых рядах. В противном случае вы можете пойти по тяжелому пути Клеменса Рибейры, которому в прошлом году пришлось объявить ликвидацию, поскольку владельцы лицензии не сумели организовать доставку товара вовремя. Они топтались в самом конце очереди и не смогли выполнить все заказы. В августе они уже были банкротами. Когда что-нибудь идет не так — итог всегда ужасен. С тех пор они все-таки сделали один маленький совместный показ, который прошел очень прилично, но производством больше не занимаются. Этого достаточно, чтобы по спине поползли мурашки.
Еще одна крупная проблема — потери. То, что вываливается из кузова при перевозке или выносится за ворота фабрики и в результате оказывается на «левом» прилавке. Это вовсе не значит, что рынок получит меньшую партию товара — например, две тысячи дамских сумочек вместо двух тысяч двухсот. Потери «набираются» из остатков, которые не были использованы при производстве сумочек, платьев, юбок и так далее. Заказывая материал для пошива платья или юбки, вы всегда прибавляете десять процентов на случай ошибки. Если ваши мастера аккуратны и эти десять процентов остаются неиспользованными, то они пропадают — а ведь это десять процентов неучтенного вами товара. Он исчезает на заднем дворе мастерской и выплывает где-нибудь в Милане или Флоренции. Чем больше оборот, тем крупнее потери. Борсетки от Gucci, купленные во Флоренции, выглядят точь-в-точь как настоящие — потому что они и есть настоящие. Сумки от Dior — это сумки от Dior. Все это нас очень беспокоит, поэтому мы заказываем в Венгрии ровно столько ткани, сколько нам нужно. И потому потери у нас минимальные. У нас маленькая фирма, мы не можем позволить себе такое безобразие.
Подделки — это совсем другая история. Сделанные из плохой ткани, с неправильными швами и часто по несуществующим выкройкам подделки — это специализация Востока. Доходы от их продаж идут на организованную преступность и терроризм, это настоящая беда для индустрии высокой моды. Тем не менее выход есть. Совсем недавно дома Chanel, Prada, Burberry, Louis Vuitton и Gucci оттягали по суду около двухсот тысяч фунтов у компании Beijing Silk, которая продавала поддельные товары, используя их имена. Были найдены сотни коробок с фальшивыми этикетками. Причем товар был настолько некондиционный, что обнаружить подделку не составляло труда. С потерями же, наоборот, трудно справиться даже крупным фирмам.
Александр продолжает болтать. Он перечисляет сделанные нам заказы. Насчет серебристо-белых платьев мой партнер прав — они способны произвести фурор. Сортируя заказы, всегда прикидываешь, какая из твоих вещей может стать гвоздем сезона, а что вообще никуда не годится. Например, оранжевые жакеты в отличие от зеленых берут только оптом. Оранжевый цвет отчего-то настолько привлекает внимание покупателя, что на зеленый просто не смотрят. А эта модель отняла у меня несколько суток размышлений и много часов работы, но в результате так и не пошла в производство. А белые платья нравятся всем. Маленькие бутики вроде Ко Samui всегда покупают у дизайнеров те вещи, которые считают перспективными и рентабельными, — плюс парочку менее броских моделей, просто для того, чтобы подчеркнуть свою оригинальность. Selfridges и Harvey Nichols обычно покупают много, но разборчиво. Даже стерва из магазина Pandora's Box, по поводу которой был такой шум пару недель назад, и та подтвердила свой мизерный заказ и пришла за несколькими белыми платьями.
— Ясно же, в этом сезоне в моде серебристо-белый, и все это понимают, — говорит Александр, откладывая список.
