— Знаешь, чего я хочу? — спросил Лиггетт.
У Глории вертелось на языке: «Да, норковое манто», — но она ответила:
— Не имею ни малейшего представления.
Лиггетт полез в карман и достал квитанцию на узел, оставленный на Центральном вокзале.
— Тебя, — сказал он.
— Что это? — спросила она, беря квитанцию.
— Ржаное мисс Уэндрес. Мне шотландское, — сказал Лиггетт подошедшему с напитками официанту. Когда официант отошел, он продолжил: — Это на твои платье и пальто. Ты взяла деньги, которые я оставил. Этого достаточно?
— Достаточно. Как понять, что ты хочешь меня?
— Думаю, это совершенно понятно. Я хочу тебя. Хочу…если я сниму тебе квартиру, будешь жить в ней?
— О, — произнесла она. — Знаешь, я живу дома вместе с родными.
— Можешь сказать им, что нашла работу и хочешь жить на окраине.
— Но я не говорила, что хочу жить на окраине. Почему ты захотел меня в любовницы? Я не знала, что у тебя есть любовница. Я знаю эту отговорку, так что можешь не произносить ее.
— Я и не собирался. Я хочу тебя, вот почему.
— Хочешь, я скажу?
— Ну…
— Прежде всего потому что я хороша в постели, а твоя жена нет. Впрочем, если хороша — не возмущайся. Догадываюсь, что хороша, судя по тому, как ты это воспринял. Но она тебе надоела, и ты хочешь меня потому, что я гожусь тебе в дочери.
— Более-менее верно, — сказал Лиггетт. — Встретить бы тебя, когда я был совсем юным.
— Ты не так уж молод. Я видела фотографии твоих дочерей у тебя в гостиной, они немногим младше меня. Но я не хочу, чтобы ты чувствовал себя слишком старым, поэтому не будем останавливаться на возрасте. Ты хочешь меня и думаешь, что если будешь платить за квартиру, я буду твоей и больше ничьей. Правда?
— Нет. Это не так. Глория, меньше часа назад, до того, как нашел тебя, я понял, что с кем бы и в какой постели ты ни была, я все равно хочу тебя.
— О! Отчаянно хочешь. Ты слегка беспокоишься о том, что тебе скоро стукнет пятьдесят, так ведь?
— Может быть. Не думаю. У мужчин не бывает менопаузы. Возможно, мне осталось не меньше лет, чем тебе. Я хорошо о себе позаботился.
— Надеюсь.
— Надеюсь, ты тоже.
— Обо мне не волнуйся. Завтра я первым делом отправлюсь к своему другу на Парк-авеню.
— Кто он?
— Друг на Парк-авеню? Мой врач. На этой неделе смогу сказать тебе, все ли в порядке с тобой и со мной.
— Ты всегда к нему ходишь?
— Всегда, всякий раз. Послушай, я не хочу сидеть здесь и говорить о венерических болезнях. Ты не дал мне досказать то, что я говорила. Ты думаешь, я буду тебе верна, потому что снимешь для меня квартиру. Мой щедрый друг, я буду верна тебе до тех пор, пока захочу, может быть, год, может, только до завтра. Нет, мне не нужно никакой квартиры. Если хочешь снять квартиру, куда мы можем отправиться, когда я захочу пойти туда с тобой, или куда можешь приводить кого угодно, это полностью твое дело. Но, оглядев твою квартиру, я поняла, как ты живешь. Нет. У тебя недостаточно денег, чтобы владеть мной. В прошлом году, точнее, прошлой осенью, я поняла, сколько стою. Сможешь оплачивать содержание ставосьмидесятифутовой яхты? Дизельной?
— Честно говоря, нет.
— Так вот, этот человек может и оплачивает, хотя, держу пари, пользуется яхтой пять-шесть раз в году. Ходит на ней на лодочные гонки, берет с собой большую компанию молодых людей, отправляет ее во Флориду, когда едет туда, а до того, как он приобрел эту яхту, я видела ее в Монте-Карло.
— Пожалуй, я знаю, кто это.
— Пожалуй, да. Так вот, он тоже меня хочет.
— Почему же ты не сходишься с ним, если тебе нужны деньги?
— Знаешь почему? Видел картинки с гномами в воскресных газетах? Маленьких человечков с тонкими, как спички, ножками, выпуклыми животами, большими пупками и сморщенной кожей? Вот так он выглядит. К тому же не могу сказать, что мне нравится его представление о занятиях любовью. Уф-ф.
— Что это за представление?
— Право, не знаю, как тебе сказать. Неловко. Может, ты слышал, если знаешь, кто это такой.
— То есть он извращенец?
— Ха! Извращенец. Слушай, дорогой, знаешь, почему ты мне нравишься? Ты нравишься мне. Знаешь, почему? Ты просто-напросто обыкновенный, дюжинный, заурядный человек. Считаешь себя удачливым и изощренным, потому что неверен жене. Так вот, я могу рассказать тебе вещи об этом дрянном, проклятом, грязном городе, которые… уф-ф. Я знаю человека, которого едва не выбрали… Пожалуй, мне нужно придержать язык. Для своего возраста я слишком много знаю. Но ты мне нравишься, Лиггетт, потому что хочешь меня так, как я хочу, чтобы меня хотели, без всяких причудливых вариаций. Давай уйдем отсюда, здесь слишком уж благопристойно.
— Куда хочешь отправиться? — спросил Лиггетт.
— На Четырнадцатую улицу, в мое любимое заведение.
Они поднялись в заведение на Четырнадцатой улице по винтовой лестнице. Их впустил, сначала внимательно разглядев, человек с громадными розовыми угрями.
— Я боялась, ты меня не вспомнишь, — сказала Глория.
— Что? Полагаете, я не помню вас, мисс? — удивился этот человек, бармен. — И чего хотите выпить в этот благословенный день? Может, немного ирландского?
— Да, отлично.
— А вам, сэр?
— Шотландского с содовой.
— Превосходно. Превосходно, — сказал бармен.
В те дни это был бар с самой длинной в Нью-Йорке стойкой, в зале находилось только самое необходимое. Половину его занимали столики, стулья и музыкальный автомат, но перед стойкой был голый бетонный пол. Лиггетт и Глория осваивались друг с другом, улыбаясь друг-другу в зеркале. Неожиданно раздался громкий голос:
— Красавчик, Красавчик, черт бы тебя побрал. Том!
— Эдди, пожалуйста, не кричи так, — сказал Том, бармен, и улыбнулся Глории с Лиггеттом.
— Красавчик, дай пару пятицентовиков.
Они посмотрели на человека по имени Эдди, стоявшего у другого конца стойки, он потирал пухлые руки и причмокивал. На нем были форменная фуражка, серая шерстяная майка и синие брюки. Потом заметили, что у него револьвер, наручники и другое снаряжение полицейского. Китель его лежал на стуле.
— Прошу прощения, мисс и мистер, — сказал Эдди. — Обслужи сперва этих леди и джентльмена.
— Именно этим я и занимаюсь, — сказал Том, — а когда закончу, никаких пятицентовиков тебе не дам, и не проси.
— Дай пива, Красавчик, друг мой, — сказал Эдди. — Само собой, после того, как обслужишь леди и джентльмена.
— Когда освобожусь, дам. Во всяком случае, тебе уже почти пора идти, сдавать снаряжение. Что скажешь о нас, налогоплательщиках этого замечательного города? Мы все это переменим, когда пойдем использовать право голоса на избирательные участки.
