плотное.
— Черт с ним. Ставьте, — приказал генерал, вытирая платком потное лицо.
— Будьте вы прокляты… — стонал Пуассон.
— К стенке! Нечего церемониться!
— Может быть, не стоит, господин генерал, — заметил американский полковник.
— К стенке!
— Через неделю он будет, как и все, — пояснял Грабер.
— Будьте вы прокляты…
— К стенке! — настаивал немец.
Грабер с сожалением пожал плечами и, подойдя к Пуассону, стал подталкивать его прутом. Тот медленно пошел к стенке. Я заметил, что в его осанке еще осталось что-то человеческое, живое. Он шел, подняв тяжелую голову так высоко, как мог, а его неподвижные глаза горели ненавистью.
От ярости и возмущения у меня потемнело в глазах, тело покрылось холодным потом, сердце, как тяжелый молот, колотилось в груди. Сам того не замечая, сжав кулаки, я выступил из укрытия.
— Огонь! — крикнул немецкий генерал доктору Шварцу…
— Будьте вы прокляты… — простонал Пуассон.
Я сорвался со своего места и бросился на Шварца.
Дальше я не помню, что было. Послышались выстрелы. Ко мне подбежали, ударили по голове.
8. Неудавшееся восстание
Я очнулся от острой боли в правой руке. Открыв отяжелевшие веки, я увидел прямо перед собой чьи-то пальцы, державшие огромный шприц, который медленно наполнялся кровью. Вторая рука сжимала мой локоть. Я поднял голову и увидел, что на краю кровати сидит фрау Айнциг.
Заметив, что я очнулся, она резко проговорила:
— Не шевелитесь, Мюрдаль, не то сломается игла.
— Игла? — ничего не соображая, спросил я.
— Да, игла. Видите, я беру из вены кровь.
Я уставился на цилиндрический сосуд в ее руках. Айнциг ловко выдернула иглу из вены и положила на ранку кусок ваты, смоченной йодом.
— Теперь сожмите руку в локте, плотнее.
Она поднесла шприц к глазам. Я следил за ее движениями и постепенно в памяти начали восстанавливаться картины недавно увиденного и пережитого кошмара.
— Что вы хотите со мной делать? — спросил я.
— Ничего особенного. Беру вашу кровь на исследование.
— Для чего?
Она повернула ко мне свое тонкое, бескровное, заостренное лицо и ответила с усмешкой:
— Чтобы знать, с чего начинать.
Комната, где я лежал, небольшая, светлая, со стенами, выложенными белым кафелем, напоминала операционную. Сквозь широкое окно виднелось голубое небо и справа — край серой бетонной стены. Айнциг подошла к окну и уселась за небольшой столик со стеклянной крышкой, на котором стояли пузырьки с растворами, пробирки в штативах, никелированные коробки с инструментами. Мою кровь она разлила по нескольким пробиркам, а оставшуюся часть выплеснула в стеклянную кювету. В нее она опустила два электрода, от которых провода тянулись к черному эбонитовому ящику.
— Вы измеряете концентрацию водородных ионов? — спросил я.
— Вы догадливы! — едко ответила она. — Хотя я терпеть не могу возиться с поганой кровью разных французов и арабов.
Я тихонько засмеялся.
— Вам больше нравилось бы возиться с кровью соотечественников?
Фрау Айнциг вскочила со своего места и, нагнувшись надо мной, зашипела:
— Только французы, арабы, негры, русские и прочие… красные подходят для наших экспериментов! Бесхребетные хлюпики!.. Вот и ваш Пуассон не выдержал из-за этого окаменевшего черномазого кретина — все вы одним миром мазаны.
Я не понимал, чего здесь было больше — фанатизма или патологической жестокости. Передо мной стояла женщина-зверь, участница самого подлого и грязного из всех возможных преступлений.
— Когда-нибудь, фрау Айнциг, вам будет плохо, ох, и плохо… — простонал я и отвернулся к стенке.
Мне вдруг стало противно смотреть на эту гадину с завитыми бесцветными волосами, с тощей плоской фигурой, с остроносой маской вместо лица.
Айнциг хихикнула и вышла из комнаты. Я слышал, как она покатила впереди себя столик со склянками и инструментами.
Через некоторое время я встал с кровати и подошел к окну. Это был последний этаж здания, которое я раньше называл «резиденцией Грабера». Справа возвышалась водокачка, а прямо виднелась ограда, за которой стояли два ангара, малый и большой. Там Грабер демонстрировал своих каменных чудовищ.
Голова еще сильно болела от удара, и я вернулся на свою койку. Нужно было о многом подумать. Нужно было решить, что делать дальше. Нужно было, наконец, приготовиться к неизбежной участи.
Смысл работы института Грабера стал предельно ясным. Я вспомнил, как однажды сказал Пуассон: «Мне кажется, Грабер хочет проделать в биологии какую-то шутку…» В биологии? Нет. В самой жизни Грабер создает совершенно новый органический мир, животный и растительный, в котором роль углерода выполняет кремний. Он научился создавать кремнийорганические растения. Он создает кремнийорганических животных. Он добрался и до человека. Ему удалось создать каменных уродов, которые по его замыслу должны стать идеальными солдатами для будущей войны.
Так вот зачем лаборатория создана в пустыне! Здесь море песка, необъятные океаны окиси кремния, аналога окиси углерода. Как углекислый газ необходим для питания травы, цветов, деревьев, так окись кремния необходима для питания кремниевых растений. Каменные растения нужны для питания каменных животных. Животные и растения вместе служат пищей для каменных роботов…
Здесь, в пустыне, вдали и втайне от людей, создавался безмолвный каменный мир.
Трудно было представить более страшное и более преступное применение научного открытия. Но еще труднее было себе представить, как против всего этого бороться.
Почему найденная мною крыса окаменела? Она была мертва, где-то в процессе эксперимента была допущена ошибка. Что значат слова Айнциг о том, что Пуассону стало жаль «окаменевшего черномазого»? Не окаменел ли один из подопытных людей Грабера? Не превратился ли он в твердую, как гранит, статую?
Вспоминая дикую демонстрацию в ангаре, я вдруг подумал, что меня ждет такая же участь, как и Пуассона, как и всех других. От этой мысли мне стало жутко. Как он это делает? Зачем фрау Айнциг взяла на исследование мою кровь? С чего все начинается?
Я беспокойно ворочался с боку на бок, с ужасом думая о том, что меня ждет, пока не услышал, как в двери щелкнул ключ. Я вскочил на ноги в тот момент, когда дверь отворилась и на пороге появился сам доктор Грабер.
Он широко улыбнулся, подошел к окну, взял табуретку и уселся напротив меня.
Я думал, что именно сейчас все и начнется. Я превратился в комок до предела напряженных мускулов.
— Не бойтесь. Ваше время еще не пришло, Мюрдаль, — сказал Грабер.
— Я вас не боюсь. Я вас ненавижу, — прохрипел
