руки.
– Вызывали?
– Вызывал, – сказал Сыпачев. – Что думаешь?
– СОГ еще работает, думаю, тело они все-таки найдут, – сказал капитан. – Не нравится мне это дело.
– Думаешь, мне нравится, капитан?
– Да я не про это, – сказал капитан. – Странно это все. Ну даже если он по пьянке ее прибил, то ладно еще могилу на кладбище выкопать, но зачем подписывать-то ее? И заявление на увольнение на столе рядом с телефоном в доме… Ну слишком странно выглядит. Это же кретинизм.
– А он и есть кретин, – сказал подполковник. – Самый натуральный. Ты еще не понял, что ли?
– Да все я понял, – вздохнул Савельев.
– Ну и молодец, что все понял, – подполковник посмотрел на капитана. – В общем, слушай сейчас меня и не перебивай. Нужно сделать так, чтобы москвичи из дела пропали. И по поводу заявления на увольнение отдельно еще нужно сделать одну вещь: свяжись с СОГ и скажи, чтобы по вещдокам оно не прошло, да передай этому Говорову, ну второй который с этим наглым москвичом. А дело оформи так, будто приехал патруль на выстрелы, да нашел этого Токарева одного по лесу шляющегося с пистолетом. Все понял?
– Но как…
– Как я сказал, – рявкнул подполковник. – А Токарева этого ломай. Чтобы сегодня он подписал чистосердечное. Все улики против него, что тут думать. Сделай так, чтобы прокурорские к этому делу не подкопались. Приказ понял?
– Так точно.
– Свободен.
Капитан вышел из кабинета подполковника и спустился на первый этаж. Пройдя по замызганному коридору, он вошел в допросную. Токарев лежал на полу, в то время как один из оперов поднимал стул, с которого тот, видно, упал после очередного удара. Увидев следователя, опер вытер пот со лба и сказал:
– Упрямый, не признается.
– Нужно чтобы сознался, – ответил Савельев.
– Менты, суки! Я не убивал! – заорал Токарев, стуча по замызганному линолеуму ногами.
Капитан только мельком посмотрел на лежащего на полу, затем кивнул оперу, который доставал шокер из тумбочки, после чего вышел из допросной. Капитан знал: сознается. У них все сознаются.
Глава 8
До Фатеево дорога заняла минут 20. Когда джип Полтавского свернул на обочину, я увидел свою машину.
– Выходим, – коротко сказал начальник СБ.
Когда мы вышли из машины, Полтавский закурил. Он какое-то время выдыхал дым в ночное небо, затем сказал:
– Все по этому делу пройдет чисто. Этот выродок сознается, девочку похоронят. Да и менты из дела вас вычеркнут.
– Даже меня? – спросил Коротков.
– Даже тебя, стрелок Ворошиловский, – усмехнулся Полтавский. Он стряхнул пепел с сигареты, затем сказал, – завтра, а если уже точнее сегодня на работу можете не выходить. Отдохните немного, выйдете на работу в четверг уже. Только оставить вас в компании после всего этого я не могу. Ребят, я отмазал вас из этой истории, но работать в «Телекоме» вы больше не сможете. Понимаете это?
– Но как же… – начал было Лешка.
– Вот так, – просто сказал Полтавский. – Напишете по тихой по собственному и уйдете. Считайте это платой за то, что остались на свободе.
Коротков только угрюмо кивнул головой и пошел в сторону моей машины. Когда Полтавский с Говоровым собрались идти к своей, я окрикнул Колю:
– Говоров!
– Что? – Коля повернулся ко мне.
– А помнишь, как ты говорил, что ничего страшного с ней нет? Мол, просто с парнем своим поругалась и вернулась к нему, помнишь, как это сказал мне?
– Помню…
Кулак попал точно в челюсть, и СБшник упал на грязную землю. Полтавский невозмутимо посмотрел на лежащего на земле подчиненного, затем перевел взгляд на меня:
– Что уж, можешь тогда и мне врезать. Я тогда с Колей согласился. Только получится ли?
– Но увольняться сам ты не хочешь, да? Ипотеку платить нужно?
– Да, нужно, – совершенно спокойно кивнул Полтавский. Он поднял стонущего и хватающегося за челюсть Говорова и повел его к машине.
Я смотрел вслед им и жалел только о том, что не хватило смелости врезать еще и Полтавскому. Повернувшись к машине, я подумал, что это будет тот момент трусости, за который человек корит себя всю оставшуюся жизнь.
* * *
Уже рассветало, когда мы пересекли МКАД. Дороги были пустые, поэтому доехали мы быстро. Лешка всю дорогу молчал и только смотрел в окно, глядя на пустой город. Было примерно пять утра, когда машина подъехала к его дому.
Когда я остановился, то тихо сказал:
– Леш, прости, что втянул тебя в это. Ты мне жизнь спас, а я…
– Знаешь, Серег, – Коротков помолчал еще несколько секунд, затем сказал, – я всегда к тебе хорошо относился. Правда, по-человечески всегда хорошо. Ты иногда орал на меня без повода, ругался по чем зря, но я всегда думал, что ты настоящий мужик и лидер. Ты всегда был для меня шефом. Настоящим. Но сейчас я думаю, какой же ты все-таки козел.
Он молча взял свою куртку с заднего сиденья и вышел из машины.
Когда я зашел в квартиру, то увидел, что Мари сидит на кухне. Она спокойно пила свой любимый зеленый чай и словно не обращала на меня внимания, глядя просто в пустоту. Я сел рядом.
– Мари… – я тихо начал было, но остановился после того, как она на меня посмотрела.
– Ты подрался?
– Скорее, меня избили, – сказал я.
Мы еще немного помолчали. Затем Мари встала из-за стола, достала из морозилки упаковку пельменей и шлепнула к моей щеке.
– Сразу нужно было приложить, через пару часов будешь как Муми-тролль.
– Прости, я не думал, что все так выйдет, – вздохнул я, прижимая «Сибирскую коллекцию» к своей побитой морде. – У меня была чудовищная ночь.
– А у нас было плохое предчувствие, – сказала Мари. – Мы думали, что тебе плохо. Где-то там далеко. Поэтому я даже злиться на тебя сейчас не могу. И не хочу. Вот сидишь ты такой в разорванной рубашке, измазанный весь, прижимаешь пельмени к щеке и все,
