переводим учеников из класса в класс, только чтобы все звёзды сходились! Вот прошлой весной был случай, оборотень третьеклассник Крёйте успевал по слоеориентированию быстрее сверстников, и, разумеется, мы перевели его к старшим. Астроманты всполошились, у Крёйте была планетарная несовместимость с двумя ученицами Крааной и Цзаплой. Пришлось перекраивать всё расписание, – сетовала Амандин Ронделе во время обзорной пробежки по школе в тот первый день.
Ула рассказала эту историю в одном из писем и теперь жалела. Развеселить родителей не получилось, мама ответила, что не понимает, чему радоваться, если вся школьная жизнь зависит от людей, верящих в астрологию.
Чем больше Ула узнавала школьные порядки, тем сложнее давались ей описания. Как было рассказать в письме, что в юго-западном крыле школы указатели и названия классов были выведены пламенем и болтались прямо в воздухе, а когда дверь открывали, они вместе с дверью отпрыгивали в сторону, потому что это было ведовское крыло? Как было описать словами, что в крыле прибрежных людей названия классов росли на дверях, деревья прокрадывались сквозь стены, а там, куда давно никто не наступал, пол зарастал травой?
Единственное из того письма, что одобрила мама, – это описание вампирского крыла, строгого и аскетичного. Такой подход Вероник Готье понравился, с её точки зрения, вампиры заботились о знаниях учеников больше, чем об украшениях. Оборотни показались родителям самыми легкомысленными, эти классы с креслами, каминами и подушками на полу не вызвали у них ощущения, что дочь учат чему-то стоящему.
Чем дальше шло время, тем меньше Ула рассказывала о школе и тем больше спрашивала о доме. Так получалось не только оттого, что родители едва ли понимали жизнь магического сообщества, но и оттого, что Ула сама с трудом находила в нём себе место. В классе не все были такими же приветливыми, как в приюте. Одни сторонились странной, молчаливой новенькой, не говорившей на их языке, другие уже давно нашли себе друзей и просто не обращали на Улу никакого внимания. Были и те, кто успел Улу невзлюбить.
– Не думаешь же ты, что заполучила себе в друзья Орда? Ему тебя навязали, как рыбьи головы на рынке, – в довесок. Орды живут на горе, запомни, те, кто живёт на горе, не общаются с приютскими, – прочла нотацию Уле девочка с каштановыми волосами вскоре после разговора в раздевалке.
Ула тогда чуть не расплакалась. Конечно, она знала, что для Оланна была не другом, а обузой, и ещё знала, как сложно заводить друзей, когда понимаешь меньше половины того, что говорят. Здесь, в Вильверлоре, Ула всё чаще чувствовала себя не только одинокой, но и беспомощной, хотя об этом родителям ни разу не написала. Помимо недружелюбных одноклассниц, в коридорах школьного замка встречались и другие существа, от коих стоило держаться подальше. Ронделе в первый же день предупредила Улу об аласторах, и в подвал девочка предусмотрительно не спускалась, но кто же знал, что эти маленькие мстительные твари выходят подышать свежим воздухом. После того как аласторы под общий гогот учеников забросали Улу комьями мха и дёрна всего лишь за то, что девочка решила погладить неведомую синюю зверушку, Ула обходила галерею в вампирском крыле за тридевять земель.
Мумии, о которых тогда же предупреждала наставница ведовской ветви, никому не мстили. Но однажды Ула опаздывала на урок истории и наступила мумии на бинт, отчего та чуть не упала и до следующей перемены билась лбом о ближайшие углы в попытках вернуть равновесие. Ула в тот день чуть не сгорела со стыда.
Были, конечно, и безобидные обитатели замка, например никсы – духи-ассистенты, что служили преподавателям, тех вообще не было видно. Самое страшное, что никсы могли сделать, – это положить в табель не один бутон кизила, а два.
Иногда Ула встречала в коридорах одних и тех же кошек, но все три на вид были обычными зверями или, может быть, оборотнями. В любом случае гладить Ула больше никого не решалась.
Свободное время она предпочитала коротать если не за учебниками, то на прогулочной крыше. Туда не совались аласторы, мстительные козявки не любили солнце. Для мумий винтовые лестницы были слишком крутые, и даже Патриция Пеларатти, вредная девочка с каштановыми волосами, предпочитала крыше нижний прогулочный двор.
На крыше росло раскидистое мандариновое дерево, его плодами было усыпано всё вокруг. Ветви нависали над колодцем внутреннего двора, а ствол опирался на стеклянный купол библиотеки. Памятная табличка сообщала, что дерево получило Гран-при Международной магической ботанической выставки и было подарено школе селекционершей и выпускницей Корнуфлёра Анис Рамоус.
Дерево давало совершенно обычные на вкус и цвет плоды, но, по словам Оланна, каждый мандарин имел собственное настроение. От одних хотелось прыгать и смеяться, от других – громко петь, а были и такие, от которых можно было расплакаться на ровном месте. Оланн подначивал Улу попробовать, но она так и не решилась, с неё было предостаточно одноклассниц, мумий и аласторов, а стать потехой для всей школы она ещё успеет не раз и не два.
Оланн утверждал, что дерево мечтают спилить и учителя, и родители, но слава дарительницы это сделать мешала. Поэтому Амандин Ронделе ежедневно отправляла своих никс выискивать злые, грустные и вредные плоды.
В один из погожих дней Ула сбежала на крышу от напастей, которые мог преподнести ей школьный замок, чтобы спокойно переждать перемену и погреться на редком солнышке. Из крыла прибрежных людей доносилась музыка, компания старших оборотней прыгала с галереи третьего этажа во двор, оборачиваясь в полёте, чем развлекала остальных учеников. Дерево на крыше продолжало плодоносить, несмотря на ночные заморозки, мандарины валялись повсюду, и Ула по привычке подняла оранжевый плод. Дегустацию она и в этот раз отложила на потом и просто перебрасывала маленький холодный шарик из одной руки в другую.
Внезапно Улино одиночество нарушили голоса, это из библиотеки поднялись Нина с Алеком.
– Вот ты и не пробуй!
– И не буду.
– И не пробуй.
– И не буду. Вдруг он скучный или вредный, зачем мне это?
– Конечно, зачем, ты уже и так и скучный, и вредный!
Нина подняла из травы мандарин, очистила и отправила в рот по одной все дольки. Знай Ула заранее, что съеденный Ниной мандарин был полон хулиганского настроения, она наверняка сразу бы убежала, но как она могла такое предвидеть? Ула осталась и наблюдала украдкой, как Нина целится косточками сначала в брата, а потом в Алаиса Цисерса из приюта, того самого, который всегда путал время на будильнике. Алаис шёл по открытой галерее двумя этажами ниже, и косточки до него, конечно, не долетали, но он заметил Нину и подыграл. Картинно вышагивая, Алаис замирал в комичных позах, а Нина заливисто хохотала. В конце концов косточки у Нины закончились, Алаис махнул подруге рукой и пошёл по своим делам. Однако Нину это совсем не устроило. Она быстро схватила с земли мандарин поменьше, размахнулась хорошенько и запустила Алаису в затылок. Алек, который обычно успевал остановить сестру за минуту до катастрофы, смотрел совсем в другую сторону. Мандарин пролетел через двор, обогнал затылок Алаиса, после чего врезался в дверной косяк и забрызгал соком не только стену, но и профессора Ламетту.
Нина, ни секунды не медля, рванула назад в библиотеку, Алек сбежал за сестрой. Профессор Ламетта вытерла оранжевый сок со скулы и виска чёрным шёлковым платком и стальным взором стала выискивать виновного.
– Как тебе не стыдно, Готье! – услышала Ула хорошо знакомый писклявый голос.
За спиной у профессора Ламетты стояли Чалис Ноблехем и Патриция Пеларатти, последняя противно поджимала пухлые губки. Взгляд Ламетты, полный презрения, впился в Улу, так и стоявшую у парапета. Ула невольно дёрнулась и убрала руку с мандарином за спину, но было уже поздно.
– Вниз. Сию секунду! – холодный голос Ламетты рассёк воздух как бритва.
Допрос шёл в кабинете профессора. Чёрные гобелены свисали со стен, в подсвечниках горели чёрные свечи, сама Ламетта, облачённая в чёрные шелка, походила на старую летучую мышь, даром что была вампиршей.
Профессор не терпела невежества, поэтому за преступление, которого не совершала, Уле приходилось оправдываться на общем языке.
– Вы совершенно правы, профессор! – щебетала Пеларатти. – Этот мандарин мог нанести ученикам увечья, о чём ты только думала, Ула!
– Пеларатти, помолчите, я дам вам слово. Зачем вы бросили
