обернулся ко мне и широко улыбнулся:
– Здравствуй, краса! Какой славный сегодня выдался день, правда?
– Неправда! – ответила я, раздраженная его паясничеством. – В доме князя был пожар!
– Я знаю, – склонил голову Алвар. – Но не пожар то был – поджог.
– Твоих рук дело? – с подозрением спросила я.
Он посмотрел на меня в упор и медленно произнес:
– Когда я говорю, что я не враг, краса, это означает, что я не причиняю вреда тем, кому это сказал. Я не враг княжичу.
– Потому-то ты выкрал и мучил его сына?
Старейшина Савойского монастыря несколько секунд смотрел очень серьезно, и я успела пожалеть о своих словах. Он не враг княжичу, но с чего я взяла, что не враг мне? Могу ли я надеяться на то, что Альгидрас меня защитит? Я покосилась на хванца. Тот в упор смотрел на Алвара, но пока ничего не предпринимал.
– Я его не мучил, – беспечно ответил Алвар, успевший принять свой привычный благодушно-насмешливый вид.
– Откуда ты знаешь, что это был поджог? – все-таки спросила я, не став развивать тему про мальчика. Очевидно, у нас были слишком разные понятия о благородстве и сострадании.
– Оттуда же, откуда мой дорогой Альгар знает, о чем шумит ветер, да, брат? – с этими словами он подошел к Альгидрасу и закинул руку тому на плечо.
Альгидрас взял Алвара за запястье и осторожно снял его руку. Алвар, впрочем, ничуть не стушевался, а, заметив размотавшуюся повязку хванца, бесцеремонно перехватил раненную им же самим ладонь и достал свободной рукой нож из-за пазухи. Ловко разрезав превратившуюся в лохмотья ткань, он развернул ладонь Альгидраса к огню, нахмурился, повертел и так и эдак и что-то коротко бросил Врану на кварском.
– У меня есть в сумке, – откликнулся Альгидрас.
Он высвободил руку и направился к своей сумке, оставленной у двери, и вскоре уже выставлял на стол один за другим деревянные туески с мазями. Открыв первый, Альгидрас понюхал содержимое и тут же отставил в сторону. Та же судьба постигла еще два туеска. Четвертый по счету он подвинул к Алвару.
Тот, проигнорировав туесок, взял по очереди первые три и, понюхав, отставил на край стола.
– Брат мой, неужели твои драгоценные руки поднялись на то, чтобы испортить эти чудо-бальзамы?
Альгидрас ничего не ответил.
– Твои снадобья испортили? – удивилась я.
– Еще по пути в Каменицу. Оттого я не мог предложить их Злате.
– Господи! – Я на миг прижала ладонь к губам. – А Добронега решила, что ты просто не хочешь помогать!
– Я знаю, – вздохнул Альгидрас. – Но как бы я ей сказал, что кто-то из воинов добавил в них песок, глину, а то и вовсе раздавленного слизня?
Я вспомнила, что Альгидрас и так был в положении подозреваемого с момента встречи с Алваром. Если бы он заикнулся о том, что кто-то рылся в его вещах и нарочно испортил лекарства, трудно представить, что бы там началось. А ведь на это, вероятно, и было рассчитано. Обычная провокация. Мне стало горько оттого, что Добронега заблуждалась. А еще я вспомнила ее слова о том, что если я должна кого-то забрать, то пусть это будет Олег, и мне стало обидней вдвойне.
Алвар меж тем зачерпнул мазь и ловко обработал жуткого вида ожог на ладони Альгидраса. Я поспешно отвела взгляд, потому что при виде ран мне всегда становилось не по себе. Вот и сейчас я старалась дышать глубоко, но заживляющая мазь пахла так резко, что становилось только хуже.
– Тебе плохо? – обеспокоенно спросил Альгидрас.
Я помотала головой и постаралась взять себя в руки. Объективно хуже всего сейчас было ему.
Тут в комнате раздался стук, и я, вздрогнув, бросила взгляд в сторону окна. Но оказалось, что Вран всего лишь прикрыл ставни. Присев на корточки под окном, он прислонился спиной к стене и закрыл глаза.
– Почему у него такая странная прическа? – прошептала я, чтобы отвлечься от мыслей об ожоге.
– Он носит траур, – пояснил Алвар, отрывая полосу чистой ткани от большого куска, раздобытого в сумке Альгидраса.
– По ком? – так же шепотом спросила я.
– По брату, – ответил Альгидрас.
Я посмотрела на него, и меня озарило:
– Ты об этом его спрашивал?
Тот ограничился кивком, а Алвар охотно пояснил:
– Если человек нашего народа носит траур, то всяк, встретивший его, должен непременно спросить по ком. Потому что тому, кто носит траур, это важно. И, встретив его вопросом, ты выражаешь свою… свое…
– Уважение, – подсказал Альгидрас.
– Уважение, – медленно повторил Алвар. – Как сложно говорить на этом языке, – снова пожаловался он и вдруг добавил без перехода: – Каждый сам решает, носить траур или нет. Если бы умер Альгар, я бы тоже обрил голову и завязал ритуальные косы.
Я едва не фыркнула, на миг представив Алвара в таком виде, а потом с удивлением поняла, что он не шутил, потому что, хотя на его губах и играла привычная улыбка, взгляд оставался предельно серьезным.
– А я не буду так делать, когда ты умрешь, – спокойно произнес Альгидрас, внимательно следя за тем, как руки Алвара ловко накладывают повязку.
Алвар завязал узелок на запястье Альгидраса, а потом хлопнул того по плечу и беспечно произнес:
– Я знаю, брат, знаю.
Когда же он отошел к очагу, на ходу вытирая руки старой повязкой Альгидраса, я поймала себя на мысли, что мне его жалко. Алвар что-то сказал огню, потом положил в очаг кусок ткани и остался стоять рядом, пока чадящие лохмотья не догорели. Мне очень хотелось понять, за что Альгидрас так зол на него. Стоила ли его обида того, чтобы причинять боль человеку, который пересек пять морей, просто чтобы быть рядом?
– Ну вот и все, – проговорил Алвар, оборачиваясь к нам, – в огне умирают все следы. Куда лучше, чем в земле или в воде. Вот и огонь в доме князя был погребальным.
На это заявление мы с Альгидрасом дружно повернулись к Алвару, который замер в паре шагов от очага и выглядел точно актер на подмостках. Рука, унизанная перстнями, резко рассекла воздух, пламя за его спиной на миг заметалось так, что грозило перекинуться на пол, однако стоило руке Алвара замереть, как оно тоже успокоилось. Альгидрас фыркнул, я нервно усмехнулась, признавая, что, каким бы позером ни был Алвар, выглядело это все равно эффектно.
Алвар улыбнулся и слегка поклонился в мою сторону. Вран что-то сказал, и Алвар поклонился и ему. На бледном лице воина мелькнула улыбка, а я подумала, что, похоже, люди Алвара любят его так же, как дружина Миролюба – своего предводителя.
– Почему погребальный? – подал голос Альгидрас, и я поняла, что его огненное шоу не впечатлило. Во всяком случае, с мысли не сбило, в отличие от меня.
– Потому что в княжестве тоже жгут погребальные костры. И не только для мертвых. В огне горит то, что не должно быть увиденным.
– Змея, – прошептала я.
Альгидрас резко повернулся ко мне.
– В моих покоях была змея. В кровати. Большая. Черная. Я закричала и выбежала из комнаты. В комнате осталась лампа. Но она была на столе – далеко от кровати. Я не могла ее зацепить, хотя все думают, что пожар устроила я. Ну, кроме Миролюба. Хотя, может, и он так же думает, просто не стал меня расстраивать, – сокрушенно закончила я.
– Кто первым увидел пожар? – спросил Альгидрас.
– Не знаю. Я бежала куда глаза глядят, пока не наткнулась на Миролюба. Он меня успокоил. Там было много людей. На мой крик, видимо, выбежали. А потом закричала еще одна женщина. Она увидела огонь. И тогда все побежали тушить. То есть сначала Миролюб побежал, а потом уже крикнул, чтобы воду несли, а сам стал пока огонь сбивать.
– Чем? – спросил Алвар.
– Чем-то вроде швабры или метлы. Я не рассмотрела.
– Что за женщина была с ним в комнате? Кто кричал? – уточнил Альгидрас.
– Я не видела. Я осталась в коридоре. В комнату вбегало много женщин, потом Миролюб всех за водой отправил. Я не стала путаться под ногами – я не знаю даже, где там воду взять.
Альгидрас смотрел на меня внимательно, Алвар тоже без привычной улыбки.
– Княжич видел змею? – спросил Альгидрас.
Я помотала головой:
– Он сказал, что, скорее всего, мне привиделось. Но потом сказал, что, возможно, она и была. Просто
