даются тяжелее, бессонницы начали мучить. Не допускал мысли, что ей всего ничего осталось.
Комок тины и водорослей всплыл на поверхность, но Витька, не раздумывая, бросился к нему, не сомневаясь: там его Василиса, просто запуталась она в этих зелёных цепях, ей нужно только помочь.
Он схватил её и потряс, руками раскидывая озерную растительность. Внутри действительно оказалась его Василиса, но холодная-холодная и какая-то даже синеватая в свете полной луны. Хотя вода была – парное молоко прямо, последний месяц ни одной тучи не виднелось над Алексеевкой.
Витька вытащил её на берег, потряс за плечи, перевернул набок, чтобы постучать по спине: вроде это помогает, если наглотаешься воды. Но результата не было: ни один мускул её тела не дернулся. Василиса лежала на земле, такая расслабленная и умиротворенная, будто – Витька не мог себе в этом признаться – мёртвая. Он бывал на похоронах, и именно так выглядели покойники в гробах.
Когда ужас объял его окончательно, у неё внутри послышалось бульканье. И в следующую секунду Василиса закашлялась, хватаясь руками за слабые ростки травы.
Витька выдохнул с облегчением. Но дальше отследить цепочку событий ему не удалось: всё завертелось, набежали люди, укрыли Василису, скрывая её от глаз, повели куда-то. Очнулся Витька только в своём доме, сидя на табуретке. Вокруг был полумрак, мать зажгла лишь пару свечей. Рядом сидели Фома и Серёга, где-то за дверью слышался голос их матери. Тихий и щебечущий, так обычно говорят люди в панике, и чтобы как-то удержаться от истерики, начинают озвучивать все свои действия.
А ещё так делают матери. Все матери, пожалуй. Так они показывают любовь.
– Ты как узнал-то её, скажи? – донёсся до Витьки голос вмиг возбудившегося Фомы, крутящего в руках один из веников-оберегов, что всегда лежал на столе.
Непонятно, сколько прошло времени, прежде чем Витька сообразил, что это вопрос.
– В смысле? Увидел, ясно дело.
– Я бы со страху бы на другой конец деревни убежал, – поделился Серёга, укладывая голову на спинку дивана.
Теперь Витька действовал быстро и решительно: вскочил с места и врезал ему в челюсть. Серёгу отбросило на пол, и Витька бы продолжил, если бы Фома не перегородил дорогу.
– Эй, эй! Остыл, понял! Герой тоже мне нашёлся, что же ты Хозяйку не грохнул, чтобы она не мучилась?
Он заглянул за его плечо, туда, где через щель был виден силуэт Василисы. Точнее, сначала ему показалось, что это Василиса: спина такая же ровная, ноги подогнуты, руки на коленях. Даже в огромной тряпке, в которую замотали безвольное холодное тельце, узнавалась она.
Вот только вместо лица, рыжих волос была чешуйчатая морда с длинной челюстью и впалыми глазами. Василиса обернулась, взглянула прямо на него, и щёлкнули рыбьи челюсти.
Витька отшатнулся, тело покачнулось на ослабевших ногах. Василиса отвернулась, и он мог поклясться, что та всхлипнула. Не щучья голова, нет, а то человеческое нутро, которое в ней ещё осталось. На плечо легла тяжёлая рука Фомы.
– Я же говорил, не связывайся с ней. Рыжая она.
Мелькнула тень их матери, и дверь захлопнулась. Витька вздрогнул, полностью сбрасывая с себя наваждение.
– Что значит «Рыжая»? И какая ещё Хозяйка?
Фома усадил его за стол, сам сел рядом. Из серванта достал рюмки, с улицы принёс оставшийся самогон. Когда разливал, Серёга тоже потянулся к рюмке, но брат его остановил:
– Тебе хватит на сегодня. Иди, соку детского выпей.
Было странно слышать это от младшего брата. Будто они наплевали на даты рождения и сами распределили роли в семье.
Они выпили. Фома мигом наполнил рюмки ещё раз, но Витька отмахнулся:
– Говори уже.
Он всё же опрокинул ещё одну стопку, занюхав её рукавом, удостоверился, что его никто не слышит, и заговорщическим тоном начал:
– Давно это уже творится, сколько не знаю, это лучше у матери спросить. Но Василиска не первая рыжая в нашем роду.
Витька кивнул, хоть и пока ничего не понял: будто Фома ждал одобрения, чтобы продолжить.
– Она с самого детства была такой, с поехавшей крышей. И не надо здесь передо мной кулаками махать. Ты-то её никогда самой собой не видел, а вот я очень даже! Жил с ней, как-никак.
Серега захрапел, всё же провалившись в сон, закинув голову. Фома толкнул того под столом, и он блаженно засопел.
– На всех кричала вечно, что рыбу есть нельзя, она же живая. А вот свинку да кролика жрала так, что за ушами хрустело. На озеро ночами уходила. Я-то наивный думал, на свиданки сбегает, а нет, просто купаться. Венки плела, ни по дому, ни по огороду помощи не дождёшься, всё плетёт да поёт. Как на судьбе написано, понимаешь?
– Нет, – рыкнул Витька, всё больше заводясь. – Ты мне зубы заговариваешь, а я тебя по существу спрашиваю: что она делала там, под водой? Как вышло, что утопилась, а потом ожила? По существу отвечай!
Он стукнул кулаком по столу сильнее, чем рассчитывал: Серёга проснулся от грохота и стал озираться по сторонам, а из комнаты выглянула тётя Зина.
– Вы что здесь делаете? Идите на улицу к остальным, только мешаете здесь.
– Я хочу с ней поговорить, – решительно заявил Витька и даже направился в сторону двери, но та закрылась перед его носом.
Тётя Зина только и успела крикнуть:
– Ага, щас!
Витька стал стучать и сыпать ругательствами, но по ту сторону никто не отзывался. Фома и Серёга почти силой выволокли его на крыльцо. Он сразу же бросился к окну, но то оказалась завешено плотной тканью, из-за которой было непонятно, горит ли там свет.
Фома закурил, угостил Витьку: он явно стыдился своей пагубной привычки, потому пытался приучить к ней всех вокруг. Витька никогда не курил, но теперь с удовольствием затянулся как опытный курильщик.
И сразу же закашлялся.
– Ну, ты слабак! – пожурил его Фома, когда тот затушил сигарету и выбросил. – На чём мы там остановились?
– На озере.
– Так вот: мать нам часто на ночь рассказывала, что водится в нашем озере чудовище: огромная щука, способная обернуться красивой девицей. Когда-то она влюбилась в путника, что присел у воды передохнуть, и явилась к нему. Вот только истинное обличье на человеческое заменить забыла. И знаешь, что случилось?
– Мне плевать. Давай ближе к Василисе.
– Мы почти дошли до этого, – Фома сделал последнюю затяжку и тоже избавился от улики. – Парень трусом оказался и сбежал. А она успела заприметить у него цепочку, золотую вроде как. У нас же здесь когда-то дорога была от Москвы до Оренбургской крепости, много кто из знати захаживал.
