их в атаноре своего ума, они могут дать достаточно тепла, чтобы согреть твой философский плод.
Важнейшей проблемой всякого становления является проблема дихотомии «я» – «не я». Неопределённость понятия личности во всех возможных смыслах, начиная с бытового и заканчивая интерпретациями «психологических школ», характерная для нашего времени, не может быть вменена в вину исключительно современной парадигме; этот туман скрывает за собой область, в которой осуществляется контакт между духовным, душевным и нуменальным, и область эта стала погружаться во мрак забвения вместе с богами античного мира.
Чем отличаюсь «я» сейчас от «меня» пятнадцать лет назад? «О, тогда я был совсем другим человеком, – часто можно услышать ответ, – я был очень молод…» и т. д. Строго говоря, минуту назад я тоже был другим человеком (по крайней мере, ещё не написал этих строк); что же позволяет нам, не испытывая затруднений, пользоваться одним и тем же местоимением по отношению к месту, которое всякий миг иное? Единое сознание. Только ему видны одновременно все метаморфозы нашей личности, начало и конец коих лежат за пределами данного воплощения. Только этот независимый арбитр, подобно канве, удерживает вместе узор, вышиваемый нитью судьбы и называемый нами «я»; мы отождествляем единое сознание с оным фантомом по одной, но очень веской причине: такое отождествление является единственной формой бытия последнего. Когда мы говорим себе «я был», «я таков», «я буду», мы слышим искажённое эхо голоса независимого арбитра; когда мы задаём себе вопрос «кто я?», сей вопрос принадлежит ему. Во всех случаях разнится лишь аудитория. Но единство сознания не безусловно в этом воплощении. Даже если на время отставить случаи так называемых «органических заболеваний психики», каждый здоровый с точки зрения современной медицины человек может переживать состояния, в которых он не является собой, когда канва единого сознания оказывается разорвана, и человек не может и не хочет считать своими действия, совершённые в его теле субъектом, абсолютно чуждым его личности, как он её видит. Патологическое опьянение, большие дозы энтеогенов, столь популярное среди адвокатов «состояние аффекта», черепно-мозговые травмы и другие радикальные изменения психосоматического состояния человека создают прорехи в осознанности, каковые немедленно оказываются заполнены совершенно иным узором, и узор этот чаще всего оказывается страшен, как лицо горгоны. Дурная шутка, будто подобные проявления – наше глубинное «я», наше бессознательное, вырвавшееся наружу (то есть мы сами, ужасные ублюдки, скрывающиеся за хрупкой маской бодрствования), прижилась и многим обеспечила академическую карьеру; однако она не в состоянии объяснить редкие, но достоверные и описанные в медицинской литературе случаи, когда такой разрыв приобретает перманентный характер, и жизнь индивидуума оказывается состоящей из двух и более полноценных жизней независимых личностей в одном физическом теле, при полном незнании каждым субъектом остальных.
Оставим правовые импликации вышеприведённых рассуждений на растерзание юристам и психологам и обратимся к алхимическим операциям. В истоке Делания лежит separatio, или разделение – этап, совершенство выполнения которого во многом определяет успех всего предприятия. Всякая субстанция, избранная объектом алхимических манипуляций, должна быть разделена на три известные алхимические составляющие, каковые проходят дальнейшую очистку. В случае Влажного Пути разделение достигается посредством dissolutio, то есть растворения, и последующей дистилляции раствора; в случае Сухого Пути separatio достигается кальцинацией и плавлением. В обоих традициях первоначальным и наиважнейшим результатом этих операций является разрушение формы, выделение общего внеформального принципа, сопровождаемое утратой объектом его дифференцированных свойств. Так, в результате кальцинации, материя превращается в calx, мельчайший порошок, своей однородностью напоминающий жидкость. Даже близкий человек не сможет отличить прах кремированного родственника от другого праха, подвергшегося такой же степени кальцинации. Кроме того, не следует забывать, что алкоголь (al-cohol) по-арабски означает «тонкий порошок». И вправду, очень трудно разглядеть в прозрачном очищенном спирте образ пшеничных зёрен или виноградной лозы… Но кто же является оператором, а кто – материей? Казалось бы, второе очевидно – вульгарное золото нашего «я», дешёвая тинктура профанной личности претерпевает метаморфозы, в конечном итоге приводящие к её трансмутации и превращению в истинное Золото Мудрых. Неочевиден субъект оператора, поскольку на начальном этапе он недифференцирован и слит с вульгарной материей. Тот, кто принимает решение стать на путь Делания, кто пытается очистить себя, кто начинает изучать и практиковать, кто подчиняет себе телесное и следует аскезе, есть ложный субъект, вульгарное золото, и он должен быть выделен из нашей сущности, «раскрыт» и очищен. Стремление спастись, преодолеть закон смерти, вырваться из тюрьмы грубой материи, избавиться от страданий этого воплощения, исходит из замутнённого источника и является формой невежества. Нет различий между стремлением обрести богатство и жить бесконечно долго в физическом теле, предаваясь плотским наслаждениям, и желанием заслужить царствие Божие или вырастить тело света. Субъект желания во всех случаях один и тот же, и его мотивация отличается лишь степенью невежества. Тот, кто жаждет свободы, света и пребывания в вечности, не заслуживает их ни в коей мере, и направляет свой ум на то, что фактически может быть названо попыткой совершить кражу в садах божественного. И тем не менее, именно этот «шлак», эта «кожура», от которой должен избавиться наш дух, содержит семя золота.
Согласно Лотреамону, лучшим образом искусства служит встреча зонтика и швейной машинки на хирургическом столе. Герметическая философия обладает секретом, который делает эту встречу неизбежной, логичной и плодотворной. Наше искусство называется царским, потому что позволяет алхимику создавать реальность из набора разрозненных деталей воплощения подобно тому, как в согласии с волей монарха зèмли, города, сёла, людские и природные ресурсы объединяются в живой организм царства.
Цель всякого творения – совершенство, это единственная нить, которая соединяет грубую материю глины, краски или звука в образ, каковой может быть назван божественным; красота произведения, его совершенство и божественный источник суть одно. Философский Камень воплощает истинную соль совершенства, это произведение, главным компонентом коего является нечто, не принадлежащее грубо-материальному плану и, тем не менее, пронизывающее его и оживляющее, как солнечные лучи тусклое оконное стекло; это зачарованный свет, пойманный и свернувшийся кольцом в тёмной ловушке материи.
Ты, Кастор, вероятно, задаёшься вопросом, который вызывает у начинающих множество неприятных сомнений: какова метафизическая основа нашего Opus, и почему адепты нашего искусства не открывают нам в своих трудах метафизических истин? Ответ на этот вопрос ты найдёшь при помощи весьма простого инструмента: терпения. Действительно, если физик как некий обобщённый образ нам ещё доступен, он в итоге оказывается образом специалиста, пусть областью его специализации служит хоть вся проявленная Вселенная; в то же время, даже потенциальный метафизик шире пределов всякой специализации и, на сторонний взгляд, не может быть отличим от плотника или, скажем, пастуха. Рассуждения о том, что у алхимии нет «метафизической
