за руки, глянул в глаза – она и растаяла. Видимо, и директриса это увидела, тоже заулыбалась. А мама тогда не улыбалась. То есть губы растягивала в улыбке, а самой улыбки и не было. Видимо, все же она Маринку хотела… А папа ее переспорил! Господи, как же она его полюбила сразу, в первую же секунду… Еще тогда полюбила, наверное, когда вчера они с мамой ребенка выбирать приходили… Полюбила, но боялась об этом думать, боялась мечтать…
Потом Маринка ее побила. И Алиску тоже побила. Договорилась с девчонками, ночью они натянули им одеяло на головы и били. Алиска рычала, сопротивлялась яростно, а она не сопротивлялась, терпела. Молчала, не плакала. Понимала, как им обидно. И даже Алиску потом успокаивала, забравшись к ней под одеяло:
– Да ладно, Алиска… Ну побили и побили. Мне так и не больно вовсе!
– Да мне тоже не больно, мне просто обидно… Ничего, эта гадина Маринка еще попляшет у меня! Я ей устрою такую темную, что неделю будет с синяками ходить!
– Не плачь, Алиска… Ну пожалуйста…
– Ты думаешь, я из-за них плачу, что ли? Еще чего… Я из-за тебя плачу… Как я тут буду без тебя, а? Ты хоть приходи ко мне, не забывай!
– Я приду, Алиска, приду. И ты ко мне в гости ходить будешь. Если меня заберут, конечно…
– Так понятно же, что заберут! А меня никто никогда не заберет, я знаю. Правильно эта гадина Маринка сказала, что я страшненькая. Я даже слышала, как нянечка про меня говорила – лицо как кукушачье яйцо. Нет, никто меня не захочет забрать… А ты, Олька, дай мне слово, что не забудешь меня. А я тебя точно не забуду, обещаю.
– Даю слово, Алис… Даю слово, что мы всегда будем дружить… Даю слово…
Так и заснули в одной кровати, наплакавшись.
А потом наступил тот счастливый день! Они за ней приехали! Ее забрали! Никогда, никогда больше она не испытывала такого острого ощущения счастья, как в тот день. Да и что такое, собственно, это счастье? Всего лишь мгновенная вспышка судьбы. Вот и ее судьба в тот день вспыхнула. А память об этой вспышке осталась для нее навсегда несметным богатством. Чтобы было, куда нырнуть в тяжелые времена, сил там набраться. Вызвать в себе ощущение этого счастья, чтобы легче жить стало. Пережить трудную минуту. Тем более что трудных отчаянных минут было впереди много, очень много…
Папа относился к ней с большой нежностью. Она даже удивлялась – за что, почему… Ведь она ему не родная дочка! Потом и удивляться перестала, просто принимала его любовь с благодарностью. Все в этой любви было – и жалость, и бережность, и забота. Особенно она запомнила папины глаза на усталом лице – добрые, улыбчивые. И запах от него всегда исходил особенный… Это потом она узнала, что это за запах такой. Запах больницы. Папа хирургом был, людей спасал. Он и дома-то редко бывал, все время на дежурстве.
Зато мама всегда была дома. Но она знала, что мама ее не любит, а просто терпит. Как бы мама свои чувства к ней ни скрывала, она все равно знала – не любит. Ребенка ведь не обманешь, особенно детдомовского. Поэтому она старалась матери всячески угождать, старалась быть паинькой. В школе училась хорошо, на одни пятерки. И не путалась у мамы под ногами. Просто ждала, когда папа с дежурства придет… Такая радость была, когда он приходил, такое счастье! Да за такое счастье и мамину нелюбовь можно перетерпеть запросто!
Про обещание, данное Алиске, она все время помнила. Только мама отнеслась к ее просьбе насчет того, чтобы пригласить в гости Алиску, с насмешливостью:
– Ага, давай… Давай весь детдом сюда приведем, ага… Думай, что говоришь! И к отцу с такими дурацкими просьбами даже не приставай, поняла? Можно подумать – делать ему больше нечего!
Так и не увиделись они больше с Алиской. Потом, правда, все же попросила папу, и съездили они в детдом, да только Алиски там уже не было. Сначала ее в другой детдом перевели, потом еще в другой… Так ее следы и потерялись. Выходит, не выполнила она своего обещания, и осталось в душе чувство вины неизбывное. Скреблось иногда. Даже было перед самой собой стыдно за то, что живет в счастье, а Алиска там одна…
Только и ее счастье закончилось в один день. Ей четырнадцать лет исполнилось, когда папа умер. Вышел после долгой и трудной операции, пациента спас, а сам умер. Сердце не выдержало. Вот тогда она и решила – обязательно стану хирургом, как папа… Пусть говорят, что женщин-хирургов практически не бывает, а я все равно стану! Пусть хоть так отвечу на его любовь, пусть хоть так…
После папиных похорон мама стала ее открыто ненавидеть и даже обвинять в смерти отца. Потом вообще пить начала… О, эти ее пьяные монологи, если только вспомнить…
– Ну что, что такого он в тебе увидел, можешь мне объяснить? Ты ж заморышем синим была… Да и сейчас растешь не красавицей, чего уж там. А он все с тобой носился как с писаной торбой! Усталый придет с дежурства, разбитый… Я ему – иди отдыхай, а он свое твердит – Оленьке книжку обещал на ночь почитать… Про Робинзона Крузо… И что, получила ты своего Робинзона Крузо, да? Хорошо тебе? Ему отдыхать надо было, а ты… Это ты его довела… Мразь такая… Уйди с моих глаз, чтобы я больше тебя не видела! Уйди, сказала! Ну?
Она уходила молча. Даже не обижалась. Привыкла мамину неприязнь терпеть. Садилась за уроки, зубрила отчаянно. Надо было с отличием закончить школу, надо было потом обязательно в медицинский институт поступить. И стать хирургом, как папа.
Потом стало еще хуже. Мать стала из дома уходить, пропадать где-то. Ходила искала ее по дворам… И находила в конце концов, и приводила домой пьяную, полуживую. А еще надо было обед готовить, в доме порядок держать. Хотя с обедом большие проблемы были – продукты купить было особо не на что. Но выручали сердобольные соседи, несли свою стряпню, кто что мог.
Потом мама стала вещи из дома продавать. И все деньги уходили на выпивку. Однажды хотела отцовскую библиотеку отнести в букинистический магазин – едва она ее отстояла. Чуть не подралась с мамой, а отстояла! Это же папина библиотека, он так собирал ее кропотливо! Пришлось с пальца снять колечко, которое папа ей подарил… Пусть мама
