глаз, но врачам удалось сохранить зрение. Итак…когда дверца рассыпалась, Грег от нее отшатнулся, я схватила крупный осколок. Он бросился на меня.
— И клянусь, казалось, что он сам насадился на острый конец! Мы оба замерли. Я в шаге от него с разжатыми ладонями, Грег с осколком в шее. Стекло служило пробкой глубокой раны.
Прикрыла глаза, но тут же распахнула, только бы не воспроизводить картину перед глазами. А в реальности Зак…Зак Фелтон сидит и слушает, сведя брови, поглаживает мою ладонь.
— Я все осознавала. — тихо признаюсь — Не достань я осколок, он бы не умер…но я сделала это. Кровь была везде. Серьезно. Я…он…стекло попало в артерию. Через сутки меня выпустили по праву “Stand your ground".
Закон о самозащите, который не ставили под сомнение в моем случае. Штат даже назначил курс психотерапии, которая помогла…приглушила суицидальные мысли.
— Я убийца, Зак. — губы едва шевелятся — Знай вы это, не подпустили бы к Элли. Никто не говорит, это было бы нарушением закона, но мое резюме не рассматривают из-за строчки в психическом состоянии. Одной строчки о смерти, самообороне с летальными последствиями хватает.
Прижимаюсь лбом к его лбу, мы и так совсем близко.
— Потом и Лиам. Он следил за мной, говорил, какая я необыкновенная, а мир лишь подавляет мой свет. Фанатик. Благо пыл поутих. Тогда мне вновь стало страшно. — чувствую его дыхание — Мне не везет, Зак. Умоляю, выкинь что-нибудь поскорее. Я так устала.
Он отстраняется, что чуть не падаю носом в мужскую грудь.
— Я позволила с собой это сделать Грегу, но ни одному другому парню. Надеюсь, ты не католик и не обзовешь меня грязной. — пытаюсь улыбнуться.
Серьезно. У меня никогда не было секса.
— Не жалей меня. И не ненавидь.
Сама лезу, хочу, чтобы меня обняли. Он такой теплый, а еще его рука теперь сырая от моих слез.
— Ты не убийца, Сабрина. Запомни раз и навсегда. Ты никому не “позволяла”. Этот гандон знал, что за тебя некому постоять. И клянусь, что не скажу героическую триаду. — что бы он ни сказал, я верю — Но не умри он так, я бы сам его прикончил.
Всхлипываю. Я знаю Зака около трех недель. И теперь я перед ним, как на ладони. Что мы чувствуем друг к другу?
— И да. Я выкину нечто грандиозно ужасное, Сабрина. — Зак говорит это не тем голосом, которого стоит бояться — Ты и любой другой будут знать, что за тебя есть кому постоять.
Впервые.
— Хорошо. — трусь носом об него.
— Это был не вопрос, глупышка.
— Тогда и я не хочу их задавать.
Наверняка у меня красные глаза, набухший нос, но я все равно целую Зака Фелтона. Он придерживает мою голову, отвечает, осторожно приоткрывает губы, проникает. Закидываю руки ему за шею.
Боже, я в последний раз целовалась по пьяне с парнем на выпускной вечеринке, до этого Лиам, потом однокурсник на спор. Но этот. Зак войдет в топ.
Он сам отстраняется.
— Я кое-что проверил.
— А? — с трудом концентрирую взгляд.
— Ты настолько же сладкая, как я себе представлял. — глупость, соленая — А еще в холодильнике есть черешня.
— Его не было в свадебном списке. — кусаю губы.
И мы едим черешню, запиваем бренди. Зак умело отвлекает. Рассказывает, как раньше в гостиной лежал другой ковер, но около девяти лет назад Кейтлин решила стать дизайнером, прошла какие-то курсы. Миссис Фелтон успела выкинуть его, убрать в гараж одну из картин в столовой, переклеить обои в спальне, купить краску, чтобы лично обновить цвет дерева крыльца. На этом пыл потух. Затем история о том, как крошка Элли играла с медалями Зака охотнее, чем с десятком погремушек.
И мне нравится этот дом. И мне более чем нравится один из его обитателей, его голос, губы.
* * *
ЗАК
Я ненавижу ложь, но именно ее и выдал Сабрине. Если меня возьмут в команду, возьмут куда-либо помимо Chicago Bulls, я не смогу ее защищать, мне придется уехать. Не придется. Я решу уехать. Иначе никак.
То, что произошло с ней не укладывается в голове. Это объясняет отношение Сабрины к личному пространству и мужскому полу. Обычно, после травм люди отращивают панцирь, становятся жестче, каменнее. Это не про Сабрину. Но она справляется. Разрешила быть рядом! И…сентиментальный придурок я или нет, но кажется, никто не делал для меня большего. Почему я?
Она едва заметила меня при первой встрече. Торопилась на автобус, чтобы попасть в свой муравейник на западе Чикаго. А я…мы с Элли родственники в конце концов, поэтому влюбился с первого взгляда. Она сбегала по лестнице вслед за сестрой, серьезно говорила о гладиаторах и просила Элли в следующую встречу рассказать о каком-то котенке. Затем медленно встала, встряхнув золотистыми волосами. Я слишком хорошо помню. Это было две с половиной недели назад.
Раз в Сабрину так легко влюбиться, может, так же просто забыть?
Полная хрень. Никакой жалости, только протекционизм, собственничество к тонкому расслабленному от усталости и бренди телу. Сабрина сама попросилась ко мне, моментально уснула. И теперь я вынужден обнимать ее со спины, старательно не оказываться вплотную. Да, чертово тело. Мне не нравятся травмы Сабрины, но нравится драгоценная хрупкость. Не нравятся ее слезы, но девушка позволила их стирать. Мне нравится ее пижама с Микки Маусом, потому что она милее всех этих шелковых платьев, в которых ко мне залезали девчонки.
Я сплю слишком крепко и слишком долго. К своему несчастью не застаю, как Сабрина выбирается из спальни. И с каждым вздохом чувствую счастье и ностальгию. Запах девушки на простынях и аромат с кухни. Он долетает до моей комнаты, как бывало раньше, когда мама не заваливала себя работой, а готовила нам с Беном завтрак, качала Элли на руках. Папа вовремя переворачивал блинчики и спрашивал о планах на день. Идеальная семья. В такие моменты я даже переставал быть придурком-подростком.
Через несколько минут спускаюсь. Сабрина уже в своем джинсовом комбинезоне на розовую футболку. Качает головой, двигает бедрами и тихо напевает. Небольшая стопка панкейков в тарелке слева от плиты. Взбитые сливки, голубика, сироп на столе. Все сервировано на троих.
— Доброе утро. — оборачивается.
Не знаю как, но на женском лице ни следа вчерашних слез или истории. Мог бы сказать, что она ведет себя так же, как в те моменты, когда я видел ее с Элли, но между нами явно разрушилась парочка стен. Это удивительно, потому что возводились они явно годами.
— Доброе. Что поёшь?
— День
