кожу. Кажется, парня беспокоит это, он оглядывает меня, снимает с возвышения. Мне слишком тяжело стоять.
— Сабрин?
— Мы можем уйти?
Удивлена, переставляю ноги увереннее, чем предполагала. Вот правая, вот левая. Вот немного ускоряет хватка Зака. Вскоре мы у подъездной дорожки, не видела пути.
У меня паническая атака. Охрененно просто. Не хватает мозгов позвать одну из подруг.
ГЛАВА 7
ЗАК
Губы горели. Впервые чувствовал, как им не хватает касаний. Не хватает ощущения мягких, в цвет клубничной жвачки губ. Они были рядом, как тогда, на пляже в шутку, но в момент Сабрина побелела.
Она услышала звук разбитого стекла, хотя даже не взглянула в ту сторону. Чувствовал касания осколков, но нет. Ни на девушке, ни на мне ни одной царапины.
Вывожу ее, под конец почти выношу к парковке. Прислоняю к своей машине, скрываемся от всех. Желтый свет фонаря пугает, делает кожу девушки болезненной. Придерживаю, вместе с Риной оседаю на асфальт. Пересадить в машину?
— Это совсем не то, да? — зажмуривается.
Блядь. Я знаю, что происходит. Паничка. Они начались у мамы после смерти Бена. Видел ее в таком состоянии раз, потом прошерстил все, что в доступе об этом. И нет ни одного универсального метода.
Поднимаю глаза к мрачному небу, на нем уже проступили звезды.
— Давай считать, Сабрина. Смотри наверх.
Пересаживаю девушку себе на колени, заставляю запрокинуть голову, стираю слезы с красивого лица.
— Нахрен большую и мелкую медведицу. Просто считаем. Давай, вслух.
— Зак.
— Это немного отличается от “один”.
Послушно перечисляет, по зрачкам вижу, как ее взгляд перебегает на разные стороны неба. Дыхание чуть тише, придерживаю ее под грудью. Говорю начинать заново каждый раз, когда доходит до двадцати.
Она прижимает голову к моему плечу, обхватывает руку, словно обнимает.
— Прости.
— Тебе не за что извиняться. Скажи, что я еще могу сделать? — перебираю ее волосы.
И я действительно могу все.
— Нет, ничего. Из-за… — тревога все еще не отступила, не так скоро — из-за этого ты меня и не поцелуешь.
— Серьезно? — улыбаюсь — Сабрина, ты с отличием закончила универ? — она мотает головой — Оно и видно, умница.
— Я не могу так поступить с тобой. — вжимается сильнее, делает все, лишь бы не смотреть мне в глаза — Ты…кое-чего не знаешь.
Меня не беспокоит что я не знаю, меня беспокоит она.
* * *
САБРИНА
Чувство одиночества и абсолютного страха растворилось. Могла бы сказать медленно и верно, но нет. Быстро, вспышкой, уверенно.
Смотрю на Зака. Вдруг я чувствовала то же с Лиаму, но разум обманул, заставил забыть?
— Я хочу, чтобы ты рассказала.
— Не думаю, что справлюсь…
Он берет мое лицо в ладони, осторожно целует в лоб.
— Поехали домой.
И мы едем. Коротко пишу подругам, что все в порядке. Впервые не проверяю работу локатора. Сумка в машине Пенни, при мне один телефон, никаких баллончиков или шокеров.
Коттедж Тони в северной стороне Чикаго, поэтому ехать совсем ничего. Заку хватает терпения преодолеть путь без вопросов.
По инерции поднимаюсь на второй этаж, и вместо гостевой комнаты заворачиваю в его. На кровати ворох постельного белья. Едва улыбаюсь, вспоминая, как будила его. Скидываю кеды и сажусь в глубь, обхватывая перед собой подушку. Я готова вспоминать кое-что более давнее.
Зак поднимается с бутылкой бренди и двумя бокалами. Подвигает крупное кресло вплотную к кровати, чтобы не залезать на мою территорию. Начинает разливать напитки. Он вновь дает мне время.
Могла бы начать с главного, что сняло бы все вопросы. Но мне так не хочется, чтобы Зак меня возненавидел.
— Я впервые рассказываю это…так. Целиком. — принимаю стакан — Так что…начну сначала.
Я не знаю своего отца. Мама родила меня в восемнадцать и крутилась, как могла. Она любила меня, как делает настоящий родитель. Когда исполнилось восемь, у нас поселился Билл, он был неплохим, покупал мороженое. В девять — Санчес, он байкер, вечно матерился и храпел, пробыл недолго. В четырнадцать — Грег.
Мама медсестра, но не заметила болезнь вовремя. Долбанную инфекцию. Она была созависима от Грега, прислуживала, поглаживала по лысой голове, когда его выпнули с работы. Он начал…сразу.
— Сначала приставания. На мои жалобы мама в прямом смысле отмахивалась. Я ведь еще ребенок! Он так играется! — все лицо в слезах.
Я сбегала из дома, искала подработки не столько ради денег, сколько ради места, где могла провести вечер или ночь. Грег заходил в спальню несмотря на замок, когда мама была на смене или выпивала снотворное после приступа мигрени. Всегда это были касания, хватки за бедра, живот…там появлялись синяки, следы пальцев. И не успела я зайти в кабинет для снятия побоев, как меня выдернула мама. Без слов, просто выставила из больницы. Я не возвращалась домой почти неделю, перебивалась от подруги к нанимателям на роль няни.
Мне исполнилось шестнадцать.
— Да здравствуй, кошмар! — усмехаюсь.
Зак уже на кровати, стирает мои слезы.
В день рождения, после того как я пришла от подруг с боулинга он стоял в коридоре вусмерть пьяный. Не успела закрыть за собой дверь, как пожалела. Пожалела о том, что пришла, о том, что живу здесь, о том, что жива!
Меня затащили с лестничной площадки, успела добежать до нее. Грег был не столько сильный, сколько тяжелый. В коридоре, вбив в грязный от ботинок пол. Помню мерзость, кровь, сперму.
— Почему он был так одержим мной? Почему?!
Я часто задавала этот вопрос себе, психотерапевту, карточке с указанием посттравматического синдрома.
— Мне удавалось сбегать, но это повторялось. Докричаться до мамы стало бессмысленно, она придумала новую историю: ее дочь шлюха соблазнила любимого уебка слезника Грега!
Мне удалось раз сбежать, еще на пару месяцев хватало на съем комнаты, я искала варианты побега. Им был колледж. Стипендии с моими оценками, скатившимися из-за вечных пропусков, было не видать. Но плевать, я должна была уехать. И подальше. Иллинойский давал долговременный кредит и не запрашивал первый взнос. Кажется, это единственное, почему я здесь! Долбанный платеж!
Четвертый раз Грег прижал меня во всех смыслах. Это было на кухне. Он ненавидел, когда я рыпаюсь, пытался не оставить крупных следов. Все время пугал, что распакует уже больше для своих дружков по покеру! Но я все равно попыталась оторвать щеку от столового шкафа. У него была стеклянная треснутая дверца. Одного удара хватило, чтобы она разлетелась.
— Я помню этот звук, Зак. И я его ненавижу настолько же, насколько обожаю.
Тогда и появился шрам над бровью, стеклянная крошка попала в
