взгляд, ей показалось, что ему очень стыдно.
Она присела рядом на корточки, стянула с правой руки перчатку и попыталась погладить его по спутанным, похожим на паклю, пропитанную сажей, волосам.
Он, как дикий зверь, уворачивался от ее руки и что-то злобно мычал в ответ.
И ей пришлось применить свою силу.
Внедрившись в поток его мыслей, она прочла в них острейшую боль — физическую и душевную. У него были сломаны два ребра и опущены почки, он не ел уже целых три дня, а далекая возлюбленная давно предала его, выйдя замуж за соседа.
Через несколько минут к ним подошли два упитанных полицейских со злыми обветренными лицами.
Она встала, полезла в сумочку и протянула им паспорт, незаметно сунув в него несколько тысячных купюр.
После того как деньги исчезли в кармане одного из ментов, они, взяв с нее обещание немедленно очистить площадь, отошли в сторонку, а она протянула ему руку, и попрошайка встал, повинуясь ее воле.
Преодолевая отвращение к запаху мочи и старых гнилых тряпок, она посадила его на заднее сиденье своей новой, припаркованной на стоянке вокзала машины.
Приехав в ее дом, отмывшись и наевшись, он проспал целые сутки.
Оказалось, что он умел практически все: чинить, готовить, стирать, убирать, охранять и даже делать массаж головы.
Примерно через месяц он тихо прокрался ночью в ее спальню, сел на краешек кровати и, ласково мыча, начал тереться носом и губами о ее выпростанную из-под одеяла ногу.
Всегда чутко спавшая, она тут же проснулась.
На миг в ней шевельнулось горячее животное желание, но разум немедля взял верх — она больно пнула его ногой и выставила вон из комнаты.
Всю следующую неделю он прятался от нее в своей каморке и выходил оттуда лишь тогда, когда она уезжала по делам в город.
Такого больше не повторялось.
В те дни, когда она, обнаженная, сидела в приготовленном им загодя чане, он не смел к ней приближаться и скрывался в доме до тех пор, пока она не заканчивала процедуру и не облачалась в махровый халат.
Все эти годы он жил в ее доме нелегально. Ей так и не удалось выяснить его настоящее имя, чтобы через знакомых ментов восстановить ему документы.
Единственное, что у него было и что она нашла в его вещах в тот вечер, когда привезла его в свой дом, — старая мятая фотография, спрятанная в подкладке пропахшей скитаниями черной куртки.
На фотографии, плотно прижавшись друг к другу щеками, стояли парень и девушка. За их спинами просматривались ворота знаменитой Гиссарской крепости. Судя по простой одежде и платку на голове девушки, молодые люди приехали в столицу из деревни.
На обороте чернела надпись вязью на неизвестном языке.
Она отсняла фото на телефон и отправила знакомому, который попросил знакомого таджика перевести надпись на русский.
Когда пришел ответ, она почти не удивилась. «Прости, любовь моя… Твои ласки теперь так же далеки и прекрасны, как звезды на небе. Ради своей семьи я выбираю крепкий кров над головой и свежий хлеб на столе».
…В тот миг, когда забытая надпись случайно всплыла в ее голове, она получила долгожданную разрядку.
6
— Анюта, ты дома?
Варвара Сергеевна сбросила с себя обувь и плащ.
Капа и Пресли, будто пытаясь на что-то пожаловаться, с недовольными мордами выскочили из кухни.
Дверь в комнату дочери была закрыта. Самоварова настойчиво постучала, ответа не последовало.
Выждав, Варвара Сергеевна взялась за ручку и потянула вниз. Дверь оказалась не заперта.
Окна в комнате дочери были наглухо зашторены.
Анька лежала на разобранной кровати лицом к стене, укрывшись с головой одеялом. Уткнувшись в подушку, она рыдала.
— Господи, Аня! — бросилась к ней мать. — Что случилось?
Дочь выпростала зареванное лицо.
— Ма-ма! — отчаянно всхлипнула она. — Это конец! Меня точно сглазили!
— Не томи, говори, что случилось?! — всполошилась Варвара Сергеевна.
— У меня не будет детей! — присела на кровать и заголосила на всю комнату Анька.
— Это кто тебе сказал? — строго спросила Самоварова, но внутри у нее все сжалось.
— Твоя Вероника Петровна! — Продолжая отчаянно всхлипывать, она схватила мать за руку: — Слышишь, ма, у меня не будет детей!
— С чего это она могла сказать такую чушь? — Самоварова пыталась переварить услышанное. — Она что, гадалка, чтобы видеть сглаз? Никакого сглаза не существует!
— Она не про сглаз сказала, про сглаз говорю тебе я! — злилась сквозь истерику Анька.
— Успокойся, я ничего не понимаю… Вероника Петровна сделала тебе полное обследование?
— Мам, ты что, не слышишь?! У меня не будет детей! — Анька вжала ногти в ее руку с такой силой, что Самоварова чуть не вскрикнула от боли.
Варвара Сергеевна понимала — до тех пор, пока истерика не отступит, продолжать расспрашивать дочь не имеет смысла.
«Надо позвонить Веронике Петровне и все у нее выяснить…»
Мобильный остался в кармане плаща, а бросить Аньку в таком состоянии она не могла.
Выпустив руку матери, Анька снова упала на подушку.
Варвара Сергеевна осторожно приподняла ее голову, поправила смятую подушку и прилегла рядом на кровать.
— Не будет так не будет. Усыновим… — сама себе не веря, бросила Самоварова в полумрак комнаты.
Анька сползла вниз и вжалась в ее грудь.
— Ма, да что ты несешь?! Чтобы потом у ребенка какой-нибудь уродский ген выскочил? — запричитала она в вырез ее джемпера. — Вот ты… Разве ты могла бы кого-то усыновить? Чужого? Пропахшего блевотной кашей детдома, квартирой алкашей?
— Девочка моя… Бог подарил мне тебя… — Самоварова гладила дочь по спутанным волосам.
— А если б не подарил? А если б ты захотела еще одного ребенка, но не смогла?
— Не знаю… Мне тебя всегда хватало…
— Нет, ты просто представь себе это! Не сейчас, но когда была моложе, разве ты могла бы, даже от безнадеги, на такое решиться? — не унималась Анька.
Самоварова судорожно думала о том, как увести разговор в другую сторону.
Она хотела одного — чтобы дочь успокоилась и все ей разъяснила.
Но против воли в ее сознание вклинилось одно давнишнее, навеянное Анькиными клокотавшими вопросами воспоминание.
…В этом доме на последнем этаже когда-то жила ее приятельница Ольга.
В детстве они не дружили, Оля была старше Вари на пару лет.
Сблизились молодые женщины уже после того, как Оля похоронила трагически погибших родителей и, связавшись с украинцем, приехавшим в город шабашить на стройку, забеременела.
В то время наконец разъехавшаяся с родителями Самоварова уже родила Анюту. В первый год жизни дочери самолюбивая и гордая Варя, отказавшись от помощи, формально предложенной матерью, с которой у нее никогда не было настоящей близости,
