грудная клетка. Он кажется таким спокойным… даже обидно, что одна я как на иголках.
— В твоем костюме… — я разве что не подпрыгиваю от неожиданности, — есть функция терморегуляции.
— Д..да?
— Вот здесь…
Мар указывает на заклепки на моем плече, я пыхчу смущением и, разумеется, сначала не попадаю по нужной, потом надавливаю недостаточно сильно, а потом — слишком сильно, и терморегуляция включается и сразу выключается. Когда мне все-таки удается с ними сладить, свободные футболка и штаны довольно плотно стягивают тело, покрываются чуть светящимся узором и становятся ощутимо прохладнее.
— Вау… спасибо…
Я поднимаю голову — ведь нужно смотреть в глаза, когда благодаришь — и вижу потемневшие вены на его шее. Выглядит жутко и даже болезненно… но у меня немеют пальцы от желания к ним прикоснуться. Я веду взглядом выше, по сжатым губам, скулам, встречаю алые блики в глазах… Мар смотрит не моргая, как тогда на станции, а у меня в ушах шумит от напряжения и…
— Да снимите вы уже комнату, мы подождем, — раздается голос Рихты.
До меня доходит не сразу — а когда доходит, когда слышу возмущенный возглас Шерши и фырканье тура, когда вижу Секрана, мученически закатившего глаза, я вся краснею, от шеи до лба. Отсаживаюсь как можно дальше от Мара — как интересно, где мы сейчас пролетаем?.. какое дерево, обалдеть можно, корни над зеленью кроны… Горит лицо и шея, все внутренности сбились в трясущийся комок… Черт знает что такое, как девочка, в самом деле… Комнату снять… как будто мы можем…
А мы можем?..
Я придушу Рихту. Дождусь, когда она уснет, и придушу к чертовой матери.
* * *
Маршаллех.
Глядя, как девушка не отлипает от окон мобиля, слыша её тихие возгласы восхищения, Маршаллех уже жалеет, что не оставил ее на корабле под каким-то предлогом… А если ей сейчас так понравится Рах, что она решит остаться?..
Значит, останусь с ней.
Это будет непросто — но было ли что-то легко в его жизни? Если его Шер-аланах захочет жить в этом цветнике, то что ему еще остается делать? Не тащить же её силой на Таврос.
Рахшаса рассказывает ей вполголоса о плантации дур-рима, над которым они пролетают — съедобное растение, изобильно растущее здесь как в дикой природе, так и культурно — и обещает дать попробовать. Девушка кивает, старательно не глядя в его сторону. Хорошо, наверное, что сейчас она не смотрит. Потому что Секран уже заметил. Рихта — тоже. Но они знают, они понимают, что происходит… а девушка с далекой планеты может понять неправильно. Может испугаться и больше не подойти.
Мобиль делает первую остановку у края плантаций, и Шерша уводит её, бросая за спину нечитаемый взгляд. Она тоже всё понимает, эта рахшаса, хоть и не видела его руки без бинтов.
Выйдя из мобиля, он глубоко вдыхает — насыщенный воздух чуть царапает воспаленную глотку. Звенят-жужжат рурхи, переливаются трели бытрис… флора и фауна на Рах действительно поражает воображение. Он здесь уже третий раз, а все равно как первый. Бесконечная трансформация всех живых существ, как пульсация огромного организма — Рах никогда не замирает, никогда не спит, никогда не бывает прежним.
— Вот, попробуй кусочек… ну как?
Девушка отняла маску от лица и сосредоточенно пробует дур-рим. Недоумение быстро сменяется чистым наслаждением — она чуть закатывает глаза и улыбается. Когда она… какое у неё становится лицо?… как сейчас?..
— Так сладко…
Это точно.
— Хочешь?
Секран протягивает и ему половинку. Он берет не глядя.
Рихта уже о чем-то спорит со смотрителем плантаций — она всегда с кем-то спорит, члены её экипажа разбрелись по рядам низких кустарников, увешанных спелыми плодами, а Шерша и Таня сидят на корточках возле установки для полива — умываются. Она так и не выключила терморегуляцию, и можно пересчитать позвонки и ребра по спине. Какие же тонкие кости… как же легко они, наверное, ломаются…
Перед глазами — крохотная фигурка на крыше огромного здания. Воет кровь внутри, сжигая мышечные ткани. Опоздай они тогда хоть на минуту…
Шерша брызгается, девушка негромко вскрикивает и смеется. От сочувствия во взгляде Секрана делается тошно и горько во рту.
— Вернемся — зайди в медблок. Поставим инъекцию.
2-7
… На плантациях мы надолго не задерживаемся — начинается время полива, и мирно журчащие установки начинают гудеть все громче и громче, рассеивая вокруг плотную дымку воды. Вода на Рахе отдает какой-то сладостью, но пить ее мне можно — концентрация веществ в ней настолько низкая, что даже чужеземке не навредит.
Мы забираемся обратно в мобили, и те сразу стремительно набирают высоту — у меня горло обваливается в желудок, и я невольно прижимаю руки к животу. Мы летим на воздушные водопады, одно из чудес этого сектора, хотя по-моему Рах весь одно сплошное чудо. В глазах уже все срастается в один сплошной ворох красок — как будто смотришь в бешено вращающийся калейдоскоп. Жить тут… не представляю даже. Рехнуться можно, наверное.
… Но водопады стоят того, чтобы рехнуться. Окутанные дымкой скалы извергают тонны розоватой воды, что с грохотом исчезают в тумане и появляются снова; в прорехах этого тумана — буйство зелени, что пожирает влагу из воздуха с чудовищной силой и скоростью, вырастая буквально на голых камнях. Пики скал рассеяны по огромному плато, а на самом дне его — огромное озеро насыщенного, почти красного цвета, сплошь усеянное белыми цветами. В этих цветах обитают самые маленькие птицы на Рах — размером чуть больше земного шершня, они теплокровны, живородящи и имеют две пары полупрозрачных перепончатых крыльев. Сами цветы считаются священными, а озеро — заповедным; в нем запрещено купаться и брать воду. По местным верованиям, звезды пролили свой свет в начале времен на землю и породили эти озера, из которых вышла вся жизнь на Рах.
Все это мне рассказывает Шерша, пока мы стоим на одной из безводных скал, где разрешено оставлять транспорт. Камни под ногами скользкие, а воду можно втягивать прямо из воздуха — у меня уже влажные волосы, как после душа.
— Можем спуститься чуть ниже, там будет лучше видно, — предлагает рахшаса. Я неуверенно оглядываюсь, а потом одергиваю сама себя: я что, маленькая — спрашивать разрешение?
Осторожно ступая на каменистый спуск, я следую за Шершей вниз, практически к самой воде. Спуск очень узкий, и местами я с трудом протискиваюсь боком. У самой воды — небольшой каменистый бережок, розоватая вода плещется, выкатывая разноцветные камушки. Шерша проворно
