разинула рот:
– Это в пятнадцать раз больше приданого, которое выделили мне вы!
Отец пожал плечами:
– Франция – гораздо более богатое королевство, любовь моя. Бесси ждет жизнь в роскоши.
Елизавета долго не могла свыкнуться с мыслью об уготованном ей блестящем будущем. К тому же три года – это долгий срок, и многое может случиться, что помешает ее браку. Принцессе отчасти даже хотелось этого, но она также ощущала легкое смятение и разочарование при мысли, что вдруг лишится такой славной перспективы.
– А какой он, этот дофин, отец? – спросила Елизавета.
– Ему пять лет, то есть он на четыре года моложе вас, но он вырастет.
– Он красивый? – поинтересовалась принцесса.
– Я его не видел, – ответил отец, – но слышал хорошие отзывы о нем. Мы пошлем за его портретом, и тогда вы сами увидите, каков он.
Елизавета не могла не наслаждаться тем, что ее стали называть «мадам дофина» и относиться к ней с почтением, как к будущей королеве Франции. Увидев новые платья по французской моде, разложенные на постели, она завизжала от восторга, а вот упорнее заниматься французским языком ей понравилось гораздо меньше.
– Вы должны говорить бегло, – настаивала мать. – Что подумает король Людовик, если мы пришлем к нему невестку, неспособную разговаривать на его языке?
Однако Елизавете французский давался с трудом, она запоминала слова, но соединять их во фразы – это было выше ее сил. Она боялась, что никогда не сможет складно изъясняться на языке будущего супруга.
– Давайте же, мадам дофина, – с укоризной говорила леди Бернерс. – Вы ничего не добьетесь, если будете таращиться в пустоту!
Мать даже больше отца радовалась грядущему браку, ее так и распирало от гордости.
– Я написала королю Людовику и спросила, желает ли он, чтобы мы прислали вас во Францию к вашему двенадцатому дню рождения или позже в том же году, – сказала она Елизавете.
Три года вдруг перестали казаться Елизавете таким уж долгим сроком, а если ее отправят за границу ко дню рождения, останется всего-то два с половиной. Внезапно она осознала, что время медленно и неуклонно иссякает. Куда бы ни пошла принцесса, с кем бы ни встретилась, она не могла отделаться от мысли, что когда-нибудь это все будет в последний раз. И Англия, эта страна, которую она любила, перестанет быть ее домом.
– Вы должны научиться вести себя как француженка, думать как они, – наставляла ее мать, – и при этом никогда не забывать об интересах Англии.
Это звучало довольно противоречиво. Елизавета не представляла, как справится с такой задачей. Но нужно выполнять свой долг, ведь ей с малых лет объясняли, чего от нее ждут.
– Королеве следует быть добродетельной, мудрой и иметь хорошие манеры, – говорила Елизавете леди Бернерс во время одного из уроков. – Ее мудрость должна проявляться в поступках, добрых делах и словах, которые она произносит. Нельзя выдавать секреты. Но нужно всегда быть смиренной и скромной.
Елизавета хорошо запомнила это наставление. Она перестала носиться по дворцу с сестрами и братом, а вместо этого сосредоточилась на том, чтобы вести себя как королева. Мадам дофина должна держаться с достоинством и двигаться по жизни со спокойной невозмутимостью, как делала ее мать.
– Берите пример с королевы! – взывала к ней леди Бернерс. – Лучшего примера вам не найти, а этот у вас прямо перед глазами.
В ноябре вдруг резко похолодало, и как раз в это время мать родила еще одну хорошенькую девочку, Анну. В королевской детской дворца Шин появилась новая няня мистресс Батлер, а Елизавету с Марией перевели в Мейденс-Холл, прекрасные покои, обустроенные в Вестминстере специально для них. Над окнами там были лепные карнизы, на стенах висели яркие гобелены, полы в главном зале были устланы турецкими коврами.
Приятно было сидеть за столом перед пылающим в камине огнем, делать уроки с леди Бернерс, заниматься вышиванием, играть в шахматы или в триктрак. Елизавета позволяла себе лелеять мысль, что никогда не покинет Англию и сможет остаться в Вестминстере, в коконе этой безопасной и приятной во всех отношениях комнаты, где она чувствовала себя по-настоящему счастливой. С Марией они очень сдружились, девочки почти одного возраста естественным образом тянулись одна к другой – вместе учились, играли, а по ночам часто забирались в одну постель, лежали в темноте и хихикали. Елизавета не хотела взрослеть. Лучше уж оставаться такой вот маленькой девочкой всегда.
За неделю до Рождества, когда сестры готовили новогодние подарки из кучи обрезков тканей и лент, к ним вошла леди Бернерс с корзиной всякой всячины – каймы, пуговиц и каких-то блестящих побрякушек.
– Можете использовать это, – сказала она. – Ваша матушка королева собрала это для вас. Тут…
И вдруг леди Бернерс внезапно рухнула на пол, выронила корзину, и все ее содержимое разлетелось по полу.
– Леди Бернерс? – Елизавета подскочила и бросилась к ней, упала на колени рядом. – Леди Бернерс, вставайте! Что случилось? О Мария, она не просыпается! – Девочка тормошила свою наставницу.
Мария тоже встала на колени, обе девочки вглядывались в любимое лицо, которое теперь выглядело искаженным, как будто перекосилось на одну сторону. Леди Бернерс дышала, но была без сознания.
Вся в смятении, Елизавета кликнула своих служанок, которые прибежали из спальни и испуганно уставились на распростертую посреди комнаты фигуру.
– Приведите помощь! – крикнула принцесса. – Быстро!
Доктор Сирего, личный врач королевы, срочно явился на зов, и мать, только что вставшая после родов, спешно пришла вслед за ним.
– О нет, – сказала она, бросив один только взгляд на лежавшую навзничь воспитательницу своих дочерей. – Пойдемте, девочки, пусть доктор осмотрит леди Бернерс. – Она взяла принцесс за руки.
Доктор Сирего опустился на колени, его смуглое лицо выражало сильную тревогу. Наконец он поднял взгляд:
– Я ничего не могу сделать, ваша милость. Бедная женщина уже с Господом.
Девочки рыдали часами. Никакие слова не могли их утешить. Ведь сколько Елизавета себя помнила, леди Бернерс всегда была рядом – любящая, заботливая, способная ободрить, а теперь ее нет, и в мире юных принцесс образовалась огромная, зияющая пустотой дыра. Мать старалась как могла успокоить дочерей, но она не могла заменить воспитательницу, ведь за исключением давно минувшего времени, проведенного в монастыре, она никогда не заботилась о дочерях изо дня в день, не утешала в их детских горестях, как делала леди Бернерс. И теперь заботу о принцессах, пока не найдут новую леди-наставницу, взяла на себя Агнес Батлер. Елизавете нравилась эта розовощекая женщина, но она не могла восполнить утрату леди Бернерс, и девочка с печалью думала про себя: жизнь никогда уже
